Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

В сохранившихся древнейших пластах представлений русских староверов мы также обнаруживаем следы архаического отождествления напитка с живущей в нем сущностью: «На небе у Бога были андели. Их было много. Жили ладом, хорошо. Потом о чем-то застырили промеж собя – это андели и Бог-то. Бог-то взял и спихнул их с неба. Ну, они полетели вниз, на землю. Кто куда упал, тот таким и доспелся. Новой упал в лес, доспелся лешим, новой в баню – так банник, а другой на дом – тот суседка; на мельницах живут мельники, на гумне и ригах – рижники. В воде опеть же водные черти. А один упал в чан с пивом, баба наживила, ну там хмельник живет» (Фольклор Приангарья, 2000, с. 48). Впрочем, эта очень распространенная легенда известна не только у старообрядцев.

Память о божественном происхождении меда можно проследить не только в фольклоре старообрядцев. Филолог И.С. Лутовинова цитирует повесть XVII в. «Сказание о роскошном житии и веселии». В ней «говорится о том, что в некоей прекрасной стране, где жизнь проходит в радости и приятности на пирах стоят «велики чаны меду» (Лутовинова, 1997, с. 218). А «в русских сказках герой, совершивший массу подвигов, спасший царевну, доставший молодильные яблоки, живую и мертвую воду, вернувшийся целым и невредимым в родное «царство, русское государство», вознаграждается пиром, на котором подают мед: «Я сам там был, мед и пиво пил…на душе пьяно и сытно стало», «На том пиру и я был, мед и пиво пил», «…а удалец на той царевне женился и раздиковинную пирушку сделал; я там обедал, мед пил», «…и приехали и стали жить-поживать, да медок попивать» (там же).

В старинных обрядовых песнях пелось, что «сам Бог меды сыциць, Илля пива вариць» (Новичкова, 1994). Народная традиция связывает мед с Николаем Угодником, как о том свидетельствует, например, новгородское предание, восходящее к XIV в. Святой юродивый, будучи оскорбленным на пиру боярами, одним мановением руки заставил исчезнуть хмельные напитки из кубков и бочек. После полученных извинений юродивый, оказавшийся св. Николаем Угодником, тотчас же вернул их назад (там же). В то же время в эпосе об Илье Муромце будущий богатырь получает чашу с пивом из рук самого Ильи-Пророка в Ильин день (есть и такой вариант!) и сразу же выздоравливает: «И от того часа встал, аки ни в чем не бывал» (Новичкова, 1994, с. 53).

И будетъ во новее-городе
У тово ли Николы Можаискова, —
Те мужики новогороцкие
Соходилися на братшину Николшину.
Начинаютъ пить канунъ, пива яшныя, —
И пришолъ тутъ к намъ удалой доброй молодецъ.

Удалой молодецъ былъ вол(ж)ской суръ,
Бъет челомъ, поклоняетца:
«А и гои вы еси мужики новогороцкие!
Примите меня во братшину Николшину, —
А и я вамъ сыпь плачу немалую!»
А и те мужики новогороцкие
Примали ево во братшину Николшину,
Далъ молодецъ имъ пятдесятъ рублевъ.
А и зачили пить пива яшныя —

Напивались молодцы уже допьяна,
А и с хмелю тутъ Садко захвастался…

(«Садко – богатой гость»
в: Древние стихотворения…,
1977, с. 302–304).

Похожий по смыслу отрывок присутствует в другой былине из того же сборника.

Послышел Васинка Буслаевичь
У мужиков новгородцкиех

Канун варен, пива яшныя, —
Пошол Василеи со дружинею,
Пришол во братшину в Николшину:
– Немалу мы тебе сыпь платим:
За всякова брата по пяти рублев! —
А за себе Василей дает пятьдесят рублев,
А й тот-та староста церковной
Принимал их во братшину в Николшину,
А й зачали оне тут канун варен пить,

А й те-та пива ячныя.
Молоды Василей сын Буслаевичь
Бросился на царев кабак
Со своею дружиною хорабраю,
Напилися оне тута зелена вина
И пришли во братшину в Николшину.

(По рукописи XVIII в. «Василий Буслаев
и мужики Новгородские», № 10).

«Канун» в данном случае – пиво или брага, сваренные накануне [39] праздника. «Сыпь (сып)» – доля в складчине.