Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

В дошедших до нас сказаниях и былинах, повествующих о Киевской Руси, Новгородской республике, Владимиро-Суздальском и Московском княжествах, в летописях часто упоминается о богатых пирах, братчинах и игрищах, которыми князья и дружинники, да и народ посадский отмечали победы, удивляя иноземных послов обилием стола. Непременно происходили пиршества и после праздничных обрядов. Этот обычай – понятно, весьма изменившийся внешне, – сохранился до сих пор.

Пиром или веселой попойкой заканчивались всякие мирские дела, семейные события. По большому счету даже с постепенным почти полным забвением изначального глубинного смысла действа такие события, как постройка дома, выкапывание колодца (или иные, столь же значимые) продолжали восприниматься в контексте одной из важнейших мифологем древней языческой традиции. Ведь всякое настоящее деяние людей воспроизводит деяния богов. Дело только тогда будет завершено благополучно и плоды его будут добрыми, когда оно сделано в соответствии с теми правилами, которые заложили боги и предки, когда творили мир, строили первый дом, копали первый колодец и так далее…

Священный пир и священный напиток сопровождали человека по жизни, напоминая ему о сродстве с божественным миром. Возможно (как мы заметили выше), позволяя его непосредственно воспринимать, благодаря вхождению в особое состояние сознания. Не исключено и проявление ряда необычных способностей, которые связаны с таким состоянием. Если так, многое становится понятным пытливому человеку.

В любом случае дело не в состоянии опьянения, спровоцированного употреблением хмельного. Дело в символическом значении, в смысле такового опьянения. Более того, пресловутые пиры, на которых напивались допьяна, – либо редкость, либо преувеличение. Во всяком случае, на лекциях по наркологии в медицинских институтах еще в 1980—1990-х гг. как научный факт студентам сообщали, что допустимое число чаш, ходивших вкруговую на праздничных пирах, не превышало шести. Каждая из таких круговых чаш имела свое назначение, и вовсе не всякая была наполнена именно крепким медом или пивом. Безудержное же пьянство и всевозможные излишества проникли, как утверждалось, в Киевскую Русь вследствие византийского влияния, когда князья стали перенимать тамошние обычаи[54].

Итак, хмельной напиток сопровождает усопших в Иной мир. Он приводит людей в состояние, в котором они уподобляются умершим (лежат, будучи не в состоянии двигаться, засыпают, а сон тождествен смерти). Таким образом, он может быть истолкован как «напиток Смерти». Но хмельной напиток сопутствует людям в особые отрезки года, здесь уже меняя свое качество, становясь своего рода соком Жизни. Но – не только…

Мед, согласно свидетельствам немалого числа фольклорных источников, непосредственно связан сМировым древом (Афанасьев, т. 1, с. 189–190). С листьев Мирового древа капает медвяная (то есть, на современный лад, медовая) роса, у скандинавов hцningfal (д`Апремон, 1998). Ведические гимны именуют «богатыми медом» капли дождя.

«…Мы помним, что сома часто изображается в «Ригведе» как источник или поток, но так же как райское растение, которое тексты, особенно поздние ведические и постведические, помещают в вазу. Основания для такого разнообразия форм можно понять, если помнить все, что означает сома: она обеспечивает жизнь, плодородие, возрождение, – иными словами, как раз то, что означает водный символизм, а символизм растений утверждает в действительности. Кража сомы в «Махабхарате» свидетельствует о ее двойной природе – и жидкой, и растительной; хотя она и представлена как чудесный напиток, однако нам сообщают, что Гаруда «вырвал ее» (samutpatya), как если бы это было растение. Символизм «Упанишад» представляет ту же ассоциацию «вода – дерево», «вечная река» (виджара-нади: то, что возрождается) находится рядом с деревом, которое и поддерживает же. Оба мистических источника находятся на Небе, так же как на Небе мы находим если не подлинник, то, по крайней мере, прототип всех напитков, возрождающих и дарующих бессмертие, – белый хом, сома, божественный мед финнов и остальное» (Элиаде, 1999).

На юге с Мировым древом отождествляли финиковую пальму, но чаще виноград. Позднее, по мере проникновения южных влияний на Север, дерево познания и молодости «превратилось» в яблоню, слившись с эллинским мифом о саде Гесперид и кельтским об «острове яблонь» Аваллоне: