Священные камни Европы

Жил в Италии XX века барон Юлиус Эвола. Это был сильный мыслитель, но страшный путаник. По какому–то нелепому недоразумению он считал себя язычником и отвергал «догмы христианства». Но барон отстаивал «мир традиции» не отдавая себе отчет, что в Европе XX века никакой иной живой традиции не существовало, языческая традиция была уже не первую тысячу лет мертва, встать на её почву было при всем желании невозможно. В итоге барон, отстаивая традицию, но отвергая христианство, по сути утверждал завоевания и плоды христианства, например — рыцарство.

Слово «рыцарство» барон Эвола, кажется, ни разу даже не произносит, но не много найдется авторов, которые бы тоньше и глубже выразили самую суть рыцарства, чем Эвола. Итак, дадим ему слово:

«Мир традиции толкует жизнь, как извечную борьбу метафизических сил: небесных сил света, порядка с одной стороны и темных, подземных сил хаоса и материи с другой стороны. Традиционный человек должен был вступить в эту битву и одержать победу одновременно и на внешнем, и на внутреннем уровне. Внешняя война считалась подлинной и справедливой, если она отражала борьбу, идущую в мире внутреннем. Это была битва тех сил и людей, которые во внешнем мире имели те же черты, которые необходимо было подавить и обуздать внутри себя».

По сути это объяснение глубокого духовного смысла крестового похода и любой войны за веру. Это гораздо глубже, чем у Бернара Клервосского, Эвола идет дальше. И это вполне христианское объяснение.

Он понимает «традицию» так: «Культура или общество являются традиционными, если они руководствуются принципами, превосходящими просто человеческий, индивидуальный уровень, если все их сферы образованы влиянием свыше, подчинены этому влиянию и ориентированы на высший мир… Жизненный уклад, который можно определить, как нормальный — вертикально ориентированный и напрямую связанный с истинным смыслом».

Эвола по сути рисует портрет христианской цивилизации, причем в связи с проблемами, которые породило расцерковление Европы: «Другой мир, подвергшийся нападению со стороны европейского нигилизма и отрицаемый им, как чистая иллюзия, или осуждаемый, как бегство от действительности, не есть иная реальность, это иное измерение реальности, где реальное, не отрицаясь, приобретает абсолютный смысл в непостижимой обнаженности чистого бытия».

Барон Эвола, может быть, и сам о том не догадываясь, с предельной ясностью и четкостью прочертил ту систему координат, в которой действует рыцарь. Это не отражение исторической эпохи, породившей рыцарство, это понимание жизни и своей роли в ней, которое в любую эпоху присуще настоящему рыцарю.

Что же такое рыцарь, каковы его свойства и качества? Эвола рассказал об этом, ни разу не употребив слово «рыцарь»: «Живые и характерные ценности, за которыми эта концепция признает преимущественное право — любовь к иерархии, умение повелевать и подчинятся, храбрость, чувство чести и верности, готовность к самопожертвованию даже в тех случаях, когда подвиг останется безымянным, ясные и открытые отношения между товарищами, между командирами и подчинёнными. Вопреки буржуазно либеральному утверждению, воинская идея не сводится к грубому материализму и не является синонимом превознесения грубого использования силы и разрушительного насилия. Основными чертами этого стиля являются любовь к дистанции, иерархии, порядку, способность подчинять свои индивидуальные интересы высшим принципам и целям. Этому стилю свойственны твердость в поступках и отсутствие красивых жестов, идеал ясности, внутренняя уравновешенность, недоверие к экстатическим состояниям и смутному мистицизму, чувство меры, способность объединяться, не смешиваясь, как свободные люди, ради достижения высшей цели или во имя идеи».

Кто–то может не узнать в этом портрете рыцаря, вспомнив, к примеру, о пресловутом «отсутствии дисциплины», и усомнившись в том, что рыцарям свойственна «любовь к порядку». Но на самом деле феодализм — это очень четкий и детализированный порядок, в рамках которого каждый занимает своё точно определенно место, и рыцарей в высшей степени характеризует любовь к этому порядку. Так же умение повелевать и подчиняться вполне свойственно рыцарю, поскольку феодальная присяга, которую он приносил и те присяги, которые приносили ему, в его сознании нерушимы. Рыцарю лишь претит плебейское «беспрекословное подчинение», которое ставят в заслугу солдату. И при всем своём «индивидуализме» рыцарь всегда готов подчинить свои индивидуальные интересы высшей цели.

Далее именно об этом: «Готовность подчиниться воинскому порядку и в одно мгновение вместе со своими вассалами стать мужами вождя, однако, всегда сохраняя при этом независимость, чувство одиночества, принципы различия и соблюдения обособленности в коллективе». «Истинный король хочет иметь подчиненных, являющихся не тенями, не марионетками, не автоматами, а личностями, воинами, живыми и могущественными существами, и его гордость заключается в том, чтобы чувствовать себя королем королей».