Священные камни и языческие храмы славян. Опыт эпиграфического исследования

В этом небольшом разделе я сразу же привожу всю минимально необходимую для понимания проблемы литературу в библиогафии (в действительности же работ, видимо, раза в два больше), помечая ее верхними индексами; литература выстроена по алфавиту, а работы одного автора — по хронологии. Получился массив примерно в 250 работ1-250. Из них больше половины — это описания камней краеведами, опубликованные в периферийных, изредка центральных газетах, краеведческих альманахах, журналах типа “Турист” и так далее. Я тоже больше половины книги посвящаю сакральным камням. Поэтому в данном очерке приведу небольшую историю данного вопроса. Так, А.С. Попов в своих “заметках краеведа” Время собирать камни , пишет: Люди знали о существованиии камней со знакми много веков назад. Едва ли не первыми из исследователей, обратившим внимание на высеченные на камнях следы, был “отец истории Геродот” (V век до н.э.), который в своих заметках о Скифии писал: “На берегу Тирасы (Днестра — А.П.) показывают ступню Геракла в скале, похожую на след человека, но в два локтя длины (72-92 см — А.П.).” Что же касается изучения камней со знаками у нас в России, то ими заинтересовались хначительно позже, с начала XIX века. И первыми, кто занялся поисками этих камней, были не профессиональные ученые, а любители и энтузиасты, как, например, декабрист и поэт Федор Николаевич Глинка. Именно с него и можно начинать отсчет того времени, с которого на северо-зараде России и наинается систематический поиск памятных камней 251. Эти строки весьма интересны тем, что они одновременно и верны, и неверны, и понимать их можно по-разному. С одной стороны, названы древние греки с их V веком до н.э. и Россия с ее интересом в XIXвеке; все как обычно в культуре: древние греки — первопроходцы, славяне вообще и русские в частности — гораздо более поздние народы, и интересы у них запоздалые; шутка ли — спохватились только спустя 24 века! Но здесь упускается из виду то, что как раз тогда, когда Геродот удивлялся наличию стопы Геракла на скале Днестра, обитавшие там славяне не только поклонялись в лице этого камня своим богам (отнюдь не Гераклу), читая на них кучу надписей, но и изготавливали массу таких же камней в новых местах. Иными словами то, что представляло собой диковинку для заезжего грека, являлось частью повседневной реальности для славян, фрагментом их веры. И это знание и умение славяне вообще, но гораздо в большей мере русские в частности, как будет видно из результатов данного исследования, сохранили до начала XVII века. Сохранили бы и по сей день, если бы не реформа Никона. За XVIII век языческие реликвии были выброшены из христианских церквей, камни святилищ — раскиданы по полям и лугам, языческая вера была предана анафеме, а в любознательном XIX веке, всего через 120-150 лет энтузиасты-дворяне стали удивляться собственным религиозным реликвиям, словно были не русскими, а греками. Двумя веками раньше сбор священных камней был бы воспринять местной языческой общиной как святотатство! Это все равно, как сейчас заняться “сбором” и “коллекционированием” церковной утвари, “сбором” паникадил, алтарных распятий и иконостасов — нынче это даже атеистами признается за воровство, а уж верующими — за надругательство над святынями. Просто “очистившись от скверны” язычества и пройдя “просвещенную” стадию XVIII века, то есть потеряв напрочь всю языческую культуру, и даже не потеряв, а истребив ее собственными руками, дворянство через какое-то время проявило интерес к этим “диковинкам”, уже забыв, что они из области язычества — подобно тому, как Петра I заинтересовали всякие там двухголовые существа и прочие “игры природы”, забавы ради. Поначалу это было так; но очень скоро собранный материал сам заставил обратить на себя внимание. Конечно же, Федор Николаевич Глинка имел более глубокие цели. К счастью, я имел удовольствие познакомиться с его деятельностью в процессе работы над одной из монографий, посвященных чтению “загадочных надписей”, которые оказались русской руницей, и поэтому могу дать о деятельности этого исследователя более подробное заключение. Из сказанного вовсе не следует, будто я занимаюсь недооценкой первых собирателей крупиц язычества — мифов, сказок, песен, образков, свщенных кмней; они славня именно тем, что донесли до нас эту “живую старину”; гораздо хуже то, что их прадеды спокойно отнеслись к полному уничтожению на их глазах многотысячелетней славянской веры примерно так, как испанские конкистадоры, не моргнув глазом, смотрели как горят брошенные их рукой в костер рукописи многих краснокожих народов Америки. Никому в то время не пришло в голову сохранить какие-то книги, какие-то ценные камни, или хотя бы записать значение многих реликвий еще при жизни тех, кто знал их прямое назначние. Независимо от религиозной направленности данной мифологической системы, она существовала на Руси огромный период, и ее утрату я, как культуролог, считаю огромной духовной потерей. Ведь можно было сберечь хоть что-то из этого богатейшего духовного наследия! Но парадокс истории состоит в том, что мы хорошо помним имя Герострата, можем даже упомнить имя человека, который нашел какие-то уцелевшие фрагменты от сгоревшего храма, но не знаем имен архитеторов и мастеров, создавших сам храм! Таково свойство человеческой памяти. Но теперьперед нами стоит другая задача — реконструкция погибшего, и потому, разумеется, следует отдать дань должного уважения к тем людям, которые начали собирать эти драгоценные крупицы нашей древнейшей культуры.