Священный лес

Облака пыли рассеиваются. Сбегаются тома. Они встревожены и в то же время настроены иронически. Мы потрясены и стараемся, как можем, спасти свой престиж. «Да, колдуны Доэзиа, — рассуждаем мы вслух, — как и обещали, вызвали молнию; однако никто из нас не пострадал, стало быть, мы сильнее». Этот аргумент, видимо, никого не убеждает. Вскоре сильный доиедь рассеивает толпу. На какой-то миг мы готовы поверить, что знахари дали нам блестящее доказательство своей магической силы. Но другая гипотеза кажется нам более правдоподобной. Тома яшвут в постоянном общении с природой, их чувства всегда настороже. Они могли инстинктивно предугадать приближение торнадо. Когда Вуане сегодня утром преступил законы деревни, они не могли упустить случая, чтобы не пригрозить нам неотвратимым возмездием. Это несколько искусственное объяснение пока удовлетворяет нас. Кроме того, становится понятным, почему хижина с талисманами находится именно здесь. Несомненно, молния ударяет в это место не в первый раз…

Потоки дождя смывают грязь с пустой площади. Между раскатами грома снизу к нам доносятся обрывки монотонного пения. Ему вторят глухие звуки тяжелой поступи. Кажется, что вся деревня поднимается к нам.

Из промежутка между двумя хижинами выскакивают испуганные козы. Вслед за ними появляется удивительная процессия. Идя тесной колонной под проливным дождем, мужчины и женщины, большей частью почти голые, защищаются от ливня кто чем может: большими коническими шляпами вроде индокитайских, перевернутыми тазами и мисками, старыми военными шинелями. Даже один выцветший зонтик качается над этим шествием. Люди неустанно повторяют одну и ту же фразу, отбивая ритм пятками, и на их лицах странное смешение веселья и скорби.

Среди них Вуане, затянутый в свой непромокаемый плащ.

— Это начинаются похороны бабушки, — бросает он на ходу.

Позже он переводит смысл причитаний: «Бабушка очень берегла нас… Бабушка очень берегла нас…»

Порыв ветра разогнал последние тучи. О торнадо напоминают лишь широкие, сверкающие на солнце лужи.

Оркестр из двенадцати женщин с калебасами-погремушками занимает место перед хижиной умершей, Старухи из ее семьи, словно вышедшие из гробниц мумии, с измазанными землей лицами и растрепанными в знак траура волосами одна за другой исполняют погребальные танцы под медленный синкопический ритм погремушек. Вытянув руки, на большом расстоянии одна от другой, они выражают жестами скорбь и топчутся по кругу. Затем несколько женщин входят в хижину и появляются снова, сгибаясь под тяжестью завернутого в циновку трупа. Сопровождаемые грохотом погремушек крики исступленной радости смешиваются с причитаниями.

Женщины укладывают труп рядом с могилой — обыкновенной ямой, вырытой посреди деревни. Затем две или три старухи хватают девочку лет двенадцати, родственницу покойной; ребенок, с копной вьющихся волос на голове, отчаянно кричит и отбивается, как только может. Женщины накидывают на нее саван из белой бумажной ткани, кладут ее на труп, держат так изо всех сил несколько секунд и отпускают. Девочка бежит по деревне, растрепанная, воя от ужаса.

Старухи с трудом опускают тело в яму и складывают на него все, что будет нужно умершей на том свете: набедренные повязки, еду, циновки, затем руками закидывают яму красноземом.

Вуане, привыкший к зрелищам такого рода, не может понять, почему мы его засняли; все мысли его поглощены одним: решающим для всех нас собранием, которое состоится завтра.

6

Сегодня с самого утра в Доэзиа со всех концов кантона Геригерика прибывают старейшины и знахари. Впереди каждого носильщик несет его скамеечку. Знахари никогда не передвигаются без этих украшенных резьбой скамеечек — знака их прерогатив, — переходящих от отцов к сыновьям.

Сразу по прибытии в деревню они размещаются как могут по хижинам своих родственников. Еще не было случая, чтобы тома в какой-нибудь деревне не нашел родственника. А законы гостеприимства священны. Вуане встречает всех, кто приходит приветствовать нас, бесконечными заверениями в дружбе: никогда не следует пренебрегать возможным союзником.

Около полудня Мамади Гилавоги, в неизменном берете и крагах, торжественно въезжает шагом на своей белой лошади. Рядом с ним идет его лучшая жена. Сзади следуют четыре или пять других жен… Он оставляет свою лошадь бою. Тома заимствовали это слово из лексикона белых, но придали ему совсем другое значение: у них на боя возложены важные обязанности. Бой Мамади — один из его «худших племянников» — нечто вроде камергера.

Поболтав минутку с нами, Мамади, веселый и торжественный, поднимается на большую площадку и открывает заседание.

Мы остаемся в хижине, чтобы показать, что не собираемся вмешиваться в прения. Собрание созвано прежде всего для выдвижения кандидатов в кантональные вожди; паш вопрос будет обсуждаться лишь как дополнительный. Мы не сможем отстаивать свое дело: когда нас позовут, решение старейшин будет уже принято.

Время тянется крайне медленно. Наше приключение становится испытанием выносливости нервной системы.