Священный мусор

Мне так повезло, что мое раннее детство прошло в настоящей патриархальной семье. За стол в праздники садились: мой прадедушка, два его сына, их жены, их дети и я, представительница четвертого поколения. Прабабушку я тоже помню, но она умерла, когда мне было всего два года, а вот с прадедом я очень дружила.

Но всё же была и отдельная ячейка — мама-папа и я. Что существенно — родители мои развелись после шестнадцати лет совместной жизни.

Я, нисколько не задумываясь над тем, что представляю собой участника большого социально-психологического переворота, три раза выходила замуж, в перерывах одна растила двух сыновей, то есть мы были образцом «неполной семьи». С разведенными мужьями мы поддерживали вполне человеческие отношения — от корректных до теплых, так что я прекрасно помню момент, когда представила друг другу двух женщин: знакомьтесь — вторая жена моего первого мужа и четвертая жена моего второго мужа.

Таким образом, я и есть тот персонаж, который имеет достаточный опыт, чтобы анализировать картину семейной жизни в меняющемся времени в меняющейся стране.

Мои рассуждения о семье не носят научного характера — сегодня на этом месте произросла целая наука, — это всего лишь попытка разобраться в глубоких, но глазу мало заметных переменах в отношении к браку, разводу и семье как «ячейке государства» — помните Энгельса?

Европейский и американский мир веками воспринимал образец «христианского» брака как единственно приемлемый. Это — освященный религиозным таинством союз перед Богом, в котором каждый из вступающих в брак берет на себя пожизненные обязательства. В принципе, церковный брак нерасторжим: «что Бог соединил, то человек да не разъединит».

Есть страны, где и по сей день существует только церковная форма брака: так, гражданский брак до сих пор не признается, например, в современной Греции, наследнице Византии, там и по сей день существует только церковный брак. Один мой друг, лет десять тому женившийся на гречанке, вынужден был доставать свидетельство о крещении, без которого брак в Греции заключить невозможно. Практически невозможно и получить церковный развод. Впрочем, в России при большом желании можно получить развод в Патриархии, но это дело хлопотное и непростое. Еще хуже до недавнего времени дело обстояло в католическом Риме. Бракоразводный процесс затягивался на десятилетия, и далеко не всегда удавалось освободиться от брачных уз.

В иудейском мире, от которого христиане унаследовали основополагающие десять заповедей и некоторые другие принципы поведения, развод существовал, существовал и обряд развода. Правда, для развода нужны были веские причины — бесплодный брак или супружеская измена. Документ о разводе называется «гет» и дает право на повторный брак. Это в консервативной среде и по сей день практикуется.

В идеале христианский брак представляет собой прекрасную школу для участников: строго распределенные обязанности, взаимное уважение супругов, почитание стариков и послушание родителям. В случаях не идеальных, а рядовых такого благолепия мы не наблюдаем. Во всей русской литературе я нашла один такой безукоризненный брак у Гоголя, в «Старосветских помещиках». Счастливые Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна! Зато сколько несчастных героинь у Островского, Достоевского, Толстого. И почти все несчастья — из-за браков!

Великий роман «Анна Каренина» в наши дни, скорее всего, и не разыгрался бы: зачем столько дров наломали? Развелся бы Алексей Каренин с Анной Аркадьевной, женился бы на другой, а Анна стала бы женой Вронского…

Но это литература. А ведь есть еще и история. Какая мрачная и тяжкая картина семейной жизни Толстого вырисовывается из параллельного прочтения дневников гения и его жены Софьи Андреевны! Тяжелый деспот, неверный муж, суровый отец — и всё это наш великий страдалец, так много рассуждавший о семье, о семейном счастье, о воспитании детей. Софья Андреевна не могла развестись со своим мужем, но разрыв, в сущности, состоялся.

А каковы были взаимоотношения с женщинами у нашего всеобщего любимца, Александра Сергеевича Пушкина? Некоторые исследователи любят изображать его столпом христианства. Для меня это сомнительно: он мне представляется скорее вольтерьянцем, диссидентом, но соблюдающим правила приличий, в которые входила в его времена и привычка посещать церковные службы. Он очень любил Наталью Николаевну, гордился ее юной красотой, но супружеская верность не рассматривалась им, по-видимому, как брачное ограничение для мужчины. И погиб он, в сущности, из-за мелкой светской сплетни, в которой была задета честь его жены… Но честь других жен в иные времена он не щадил… Умнейший и образованнейший человек своего времени нес в себе все предрассудки французского XVIII века, касающиеся женщин…