Священный цветок

Лишь только стемнеет, я переплыву это водное пространство, держа маленькое ружье Интомби над головой, и попытаюсь украсть лодку. Если старый колдун бодрствует, что ж, я постараюсь справиться с ним. Я понимал всю отчаянность своего предприятия, но другого выхода не было. Если мы не достанем лодку, нам придется оставаться в лесу до тех пор, пока мы не умрем с голода. Если же мы возвратимся на остров Цветка, то там мы скоро подвергнемся нападению и будем убиты Комбой и понго, которые придут разыскивать наши тела.

– Я попробую, Ханс, – сказал я.

– Я так и знал, баас! Я тоже отправился бы туда, но я не умею плавать. Все кончится благополучно, иначе покойный отец бааса не послал бы нам знамения Бабочка преспокойно уплыла на кусочке дерева, и я видел, как она потом распустила крылья и улетела. А рыба – ох, как она смеется со старым жирным пауком в своем желудке!

XVIII. Роковые уколы

Мы возвратились к остальным и нашли их сидящими среди гробов на земле в очень подавленном состоянии духа. И неудивительно: надвигалась ночь, издали доносились раскаты грома, эхом отдававшиеся в лесу, дождь начинал падать крупными каплями.

– Ну, Аллан, на чем вы порешили? – спросил меня брат Джон.

– Я отправлюсь доставать лодку, – ответил я, – чтобы всем нам можно было переправиться через залив. Все посмотрели на меня с удивлением.

– Вы не должны подвергать себя риску, – сказал Стивен, – я моложе вас и умею плавать так же, как и вы. Я пойду вместо вас.

– Да, Стивен, вы умеете плавать, – сказал я, – но вы хуже меня стреляете из ружья, а от этого зависит весь успех нашего предприятия. Слушайте все! Пойду именно я, и, надеюсь, все окончится хорошо. Если же я потерплю неудачу, то от этого дело не ухудшится. Вас три пары: Джон и его супруга, Стивен и мисс Хоуп, Мавово и Ханс. Если я погибну, вы выберете себе нового начальника экспедиции, но пока таковым являюсь я, вы должны мне повиноваться.

Потом заговорил Мавово.

– Мой отец Макумазан – храбрый человек. Если он останется в живых, он исполнит свой долг. Если же он умрет, то он исполнит его еще лучше. На земле – или на том свете, среди духов наших отцов, – его имя навсегда останется великим. Да, его имя станет песней!

Когда брат Джон перевел всем остальным эти слова, показавшиеся мне великолепными, наступило молчание.

– Теперь, – сказал я, – вам всем следует перейти на берег. Там вы будете сравнительно в большей безопасности от молнии, так как там нет высоких деревьев. Во время моего отсутствия вы, леди, должны как можно лучше одеть Ханса в шкуру гориллы. Зашнуруйте ее бечевками из пальмовых волокон, которые мы принесли с собой, и заполните все пустые места в ней и голову сухими листьями. Когда я вернусь с лодкой, нужно, чтобы Ханс был уже одет.

Ханс слегка застонал, но не прекословил. Мы захватили свой багаж и отправились на берег, где укрылись за мангиферовым кустарником и высоким тростником. Потом я снял с себя платье и остался в одной фланелевой рубашке и бумажных исподних, имевших серый цвет и потому почти невидимых ночью.

Теперь я был совсем готов. Ханс передал мне маленькое ружье.

– Оно заряжено, баас, и на полном взводе, – сказал он, – я обмотал замок подкладкой моей шляпы, которая сильно пропитана жиром, так как волосы выделяют жир, особенно в жаркое время. Она не завязана, баас. Надо только слегка встряхнуть ружье, и подкладка отпадет.

– Понимаю, – сказал я, беря ружье левой рукой так, чтобы удержать пальцем у ружейного замка подкладку шляпы Ханса. Потом я простился со всеми.

После длительной вспышки молнии (гроза была в полном разгаре) я быстро направился к воде в сопровождении Ханса, решившего проститься со мной последним.

– Вернись обратно, Ханс, пока свет молнии не обнаружил тебя, – тихо сказал я, спускаясь с корней мангиферы в тинистую воду. – Скажи им, чтобы они, если можно, сохранили сухими мою куртку и панталоны.

– До свидания, баас, – сказал он, и я услышал его всхлипывания. – Пусть бодрость не покидает бааса всех баасов! Интомби выручит нас, как некогда выручило нас на Холме Убийства, ибо оно знает, в чьих оно руках!

Дальнейших слов Ханса (если только он говорил еще что-нибудь) я не расслышал, так как они были заглушены шумом проливного дождя.

Ох, мне удалось сохранить бодрость перед другими, но я не в состоянии описать того смертельного страха, который охватил меня теперь. Я шел на одно из самых безумных предприятий, какие когда-либо совершал человек. Чего я больше всего боялся в это время – крокодилов.

Я тихо плыл вперед. Весь этот рукав или пролив имел не более двухсот ярдов в ширину – не очень большое расстояние для хорошего пловца, каковым я был в те дни. Но левой рукой я должен был во что бы то ни стало держать ружье над водой, так как, подмочив его, я тем самым делал его совершенно бесполезным. Кроме того, я боялся быть замеченным из пещеры при свете молнии, хотя для уменьшения риска я надел на голову суконную шляпу, которая была темного цвета.