Святая

С тех пор я почти каждый день чувствую Семъйязу. Он не всегда взывает ко мне той грустной чарующей музыкой, что я не могу выбросить из головы. Но он приходит каждый день, даже если это длится всего пять минут. Он хочет, чтобы я знала, он здесь.

Он не доставляет никаких неудобств, не причиняет вреда ученикам, не показывается на виду. Он не нападает на нас, приходя и уходя из школы, но теперь он знает, где мя живем. Он идет за нами до самого дома. Я не всегда чувствую его, когда нахожусь дома, с тех пор, как нашу землю освятили на довольно большое расстояние: от главной дороги до леса и до ручья за домом. Он не может подойти достаточно близко, чтобы докучать мне. Тем не менее, если я напрягаюсь, если прислушиваюсь к нему, иногда я могу его услышать. Он ждет.

Я задаюсь вопросом, чувствует ли его мама.

- Тебе придется научиться блокировать его, - говорит она, когда я спрашиваю. – Это отличная мысль, научиться полностью блокировать твою эмпатию, потому что бывают ситуации, в которых тебе это может пригодиться.

- Как?

- Это как закрыть дверь, - отвечает она. – Ты поднимаешь призрачный барьер между вами.

- Призрачный барьер?

- Ты закрываешься от силы, которая соединяет нас друг с другом. Не стоит использовать его долгое время. Это сделает тебя беспомощной, если ты будешь использовать его постоянно, но пока это, возможно, лучшее решение. Только так ты сможешь закончить школу не отвлекаясь. Попробуй.

- Что? То есть прямо сейчас? С тобой?

- Да, - говорит она. Она тянется и берет меня за руку. – Используй эмпатию на мне. – Почему-то меня это немного пугает.

- Я не знаю, - говорю я. – Я не могу ее контролировать. Только когда я рядом с Кристианом, я могу заставить эмпатию работать. А иногда…мне приходят не только чувства людей. Но и их мысли. Что это такое?

- Наши мысли и чувства связаны, - отвечает она. – Воспоминания, образы, желания, чувства. Иногда на тебя обрушиваются чьи-то чувства. Это будет сильнее, если ты прикоснешься к человеку: кожа к коже. А иногда ты можешь получить какое-нибудь изображение или определенное предложение, которое они думают в этот момент. Но думаю, в основном это будут чувства.

- А ты так можешь?

- Нет. – На минуту она опускает взгляд. – Я не часто ловлю чувства. Но я телепат. Я могу читать мысли.

Ого, вот это новости! Не мудрено, что она всегда казалась на два шага впереди меня. Когда я была маленькой, мне серьезно казалось, что у нее глаза на затылке.

- Да, это было очень эффективное качество для родителя, - говорит она в моей голове. И улыбается.

- Клара, не смотри на меня так. Я не читала каждую твою мысль. Большую часть времени я предпочитаю держаться подальше от чужих мыслей, особенно мыслей своих детей, потому что вы заслуживаете немного личного пространства.

- А теперь будем тренироваться, - говорит она. – Откройся. Попробуй почувствовать то, что чувствую я.

Я закрываю глаза, задерживаю дыхание и слушаю, будто ее чувства – это то, что можно услышать. Внезапно я вижу вспышку бледно- розового за веками. Я ловлю воздух.

- Розовый, - шепчу я.

- Сосредоточься на нем.

Я стараюсь. Я стараюсь смотреть в розовый, пока голова не начинает раскалываться, и, когда я уже готова сдаться, я вижу, что это занавески, розовые пятнистые занавески, висящие на окне.

Розовые пятнистые занавески – это не чувство.

Но это еще не все – смех, детский смех, такой смех, когда тебе кажется, что ты сейчас описаешься, так весело ребенок смеется. И мужчина смеется, приятным радостным смехом. Я узнаю его. Отец. От мысли о папе в горле встает комок.

- Не давай собственным чувствам вмешиваться, - говорит мама.

Розовый. Смех. Тепло. Я чувствую, что это для нее значит. – Радость, - наконец говорю я. Я открываю глаза.

Она улыбается. – Да, - говорит она. – Это была радость.

- Мам…

- Теперь попробуй поставить блок.

Я снова закрываю глаза, но в этот раз я представляю, что строю между нами невидимую стену, кирпичик за кирпичиком, мысль за мыслью, до тех пор, пока за моими веками ничего не остается, ни цветов, ни чувств, ничего, кроме серого и пустого вакуума.

- Ладно, я ничего не чувствую, - я снова открываю глаза и вижу странное выражение на ее лице: облегчение.

- Молодец, - говорит она, и снимает свою руку с моей. – Теперь тебе нужно только потренироваться пока ты не научишься закрываться когда хочешь и от кого хочешь. – Определенно, это было бы полезно.

Итак, всю неделю, когда я чувствую Семъйязу в школе, я работаю над созданием призрачного барьера. Сначала совершенно ничего не происходит. Скорбь Семъйязы наполняет меня, делая невозможным думать о чем-то еще. Но медленно, но верно я начинаю ощущать ниточки, которые соединяют меня с жизнью вокруг, с той энергией внутри меня, где зарождается сияние, и я узнаю ее в себе и могу работать над тем, чтобы отключить ее. В некотором роде, это противоположно использованию сияния. Чтобы призвать сияние, нужно заглушить внутренний голос. Чтобы отключить способности, нужно полностью погрузиться в собственные мысли. Это тяжкий труд.

В пятницу становится еще хуже. Мама лежит и уже не может садиться в кровати.