Святая ночь

Перед тем как потерять сознание, я услышал мальчишечий смех.

Я очнулся, как от толчка, вернулся в реальный мир из черных глубин беспамятства и сразу почувствовал, что я не один. Кто-то находился рядом, всматриваясь в мое лицо.

Я сел и огляделся, замерзший, окоченевший. Принесли меня в келью длиной футов в десять, и бледный дневной свет сочился сквозь узкую прорезь в каменной стене. Я взглянул на часы. Без четверти пять. Должно быть, я пролежал без сознания чуть больше четырех часов и над монастырем занималась заря.

Злость охватила меня. Я чувствовал себя обманутым. Крестьяне врали мне, врали Виктору. Грубые руки, схватившие меня, мальчишечий смех, услышанный мной, принадлежали им. Хозяин дома и его сын обогнали меня на горной тропе и затаились, ожидая моего прихода. Они знали о потайном лазе в стене. Долгие годы они водили за нос Виктора, а теперь принялись за меня. Что двигало ими, известно разве что богу. На грабеж не похоже. Кроме одежды, у нас ничего не было. Келья, в которую я попал столь таинственным способом, была совершенно пуста. Ни единого намека на присутствие человека, лишь каменные стены, пол, потолок. Почему-то меня не связали. Отсутствовала в келье и дверь. Выход был свободен, длинная прорезь, похожая на окно, но пошире, сквозь которую мог протиснуться человек.

Я сидел, ожидая, пока станет светлее и отойдут руки, ноги, плечи. Рассудок подсказывал мне, что спешить не следует. Попытайся я сразу выйти из кельи, я мог споткнуться в сумеречном свете, упасть и потеряться в лабиринте уходящих вниз ступеней.

Злость моя нарастала, по мере того как ночь уступала место дню, но одновременно меня охватывала безысходность. Как мне хотелось лицом к лицу столкнуться с этим крестьянином и его сыном, пригрозить им, даже подраться, если возникнет такая необходимость. Второй раз им не удалось бы захватить меня врасплох и швырнуть на землю. Но вдруг они ушли и оставили меня в этой келье, не указав выхода? Что, если подобную шутку они проделывали со всеми незнакомцами, бессчетные годы, до них так же поступал старик, до того — многие другие, заманивая сюда женщин из долины и затем обрекая жертвы на голодную смерть? Чтобы хоть как-то успокоить себя и не впасть в панику, я потянулся за сигаретами. Несколько затяжек привели меня в чувство, вкус и запах табачного дыма принадлежали к хорошо знакомому мне миру.

И тут я заметил фрески. Нарастающая яркость проникающего сквозь окно-бойницу света выдала их мне. Не грубые, примитивные рисунки необразованных крестьян, не священная мазня религиозных фанатиков, убежденных в истинности догматов веры. Фрески наполняла жизнь и энергия, и, хотя повествовали они о легенде мне незнакомой, основным их мотивом являлся культ луны, искусно выписанной на потолке. Но каким-то невероятным ухищрением автора фресок глаза лунопоклонников, вырисованные со сверхъестественной четкостью, смотрели вниз, на меня, а не на потолок. Я докурил сигарету и отвернулся, но по-прежнему ощущал на себе их взгляды, и мне начало казаться, что я вновь нахожусь по ту сторону стены и за мной следят сквозь окна-бойницы.

Я встал, затоптал окурок и решил, что неизвестность лучше пребывания в одной келье с образами лунопоклонников. Я двинулся к выходу и тут услышал вчерашний мальчишечий смех, более мягкий, но такой же насмешливый. Этот чертов мальчишка…

Я протиснулся в щель в скале, крича и проклиная его. Меня не пугал даже нож, окажись он у того в руке. И мальчишка действительно стоял, ожидая меня, прижавшись к стене. Я видел блеск его глаз, короткостриженые волосы. Я ударил его по лицу, но промахнулся. Смеясь, он метнулся влево. И тут выяснилось, что он не один. За его спиной стояли еще двое. Они набросились на меня, повалили на землю, и, хотя я сопротивлялся изо всех сил, мальчишка уперся коленом мне в грудь, сомкнул руки на моей шее и улыбнулся.

Я лежал, борясь за каждый вздох, но он ослабил хватку, и все трое наблюдали за мной с одинаково насмешливой улыбкой на устах. Я уже понял, что никто из них не походил ни на деревенского мальчика, ни на его отца и такие лица не встречались мне ни в деревне, ни в долине. Наоборот, они, казалось, сошли с фресок.

Глаза с тяжелыми веками, чуть скошенные, не знающие жалости, какие я видел когда-то на египетской гробнице да на вазе, найденной под пылью и щебнем давно разрушенного города. Туника до колен, обнаженные руки и ноги, короткостриженые волосы, пугающая аскетическая красота и дьявольская грациозность. Я попытался подняться, но один из них, положив руку мне на шею, вновь прижал меня к полу, и я понимал, что мне нечего противопоставить ему и его спутникам и если б они захотели, то без труда сбросили бы меня со стены в пропасть. Судя по всему, они уготовили мне именно такой конец. Я мог прожить чуть больше или меньше, а Виктору суждено умереть одному, в хижине на горном склоне.