Святая ночь

— Ведь он еще вернется.

— Ну, детка, в таком месте, как это, стесняться нечего, раздевайся — и все.

Она сняла платье, кокетливо подтянула штанишки и села к нему на колени. Это было восхитительно.

— Подумай только, — прошептала она, — мы с тобой одни, в таком необыкновенном, романтическом месте! Как поэтично! Я не забуду этого никогда…

— Прелесть моя, — сказал он, и губы их слились в долгом поцелуе.

Человек вошел снова, совсем бесшумно. Неторопливыми механическими движениями он поставил стаканы, налил в них вино. На его лицо упал свет ночника. В этом лице не было ничего особенного, если не считать того, что оно было мертвенно бледно, а на виске зияло пробитое пулей отверстие.

Вскрикнув, женщина соскочила с колен Йенссона.

— Боже мой! Арвид! Так это ты! Это ты! О бог мой, он умер! Он застрелился!

Человек стоял неподвижно, он смотрел только вперед, на то, что было перед ним. Его лицо не выражало страдания, а было только строгим, очень серьезным.

— Но, Арвид, что ты сделал, что ты сделал! Как мог ты?.. О любимый, если бы хоть что-либо подобное пришло мне в голову, можешь быть уверен, я осталась бы дома, с тобой. Но ведь ты никогда ничего такого мне не говорил. Ты не сказал мне об этом ни единого слова! Откуда же мне было знать, если ты не сказал! О боже!..

Ее била дрожь. Человек смотрел на нее как на чужого, незнакомого, взгляд был ледяной и бесцветный, он, не останавливаясь, проходил сквозь все, что оказывалось перед ним. Изжелта-белое лицо блестело, никакой крови из раны не шло, там просто было отверстие.

— О, это страшно, страшно! — закричала она. — Я не хочу здесь оставаться! Уйдем сейчас же, я этого не вынесу!

Она подхватила платье, шубу и шляпку и выскочила из комнаты. Йенссон последовал за ней. Они бросились вниз по лестнице, она поскользнулась и села в плевки и сигарный пепел. Внизу стояла та же рогатая старуха, она дружелюбно и понимающе ухмылялась в бороду, кивала головой.

На улице они немного успокоились. Она оделась, привела в порядок свой туалет, попудрила нос. Йенссон, словно защищая, обнял ее за талию, поцелуями остановил слезы, готовые брызнуть из ее глаз, он был такой хороший. Они зашагали к площади.

Оберчерт по-прежнему там прогуливался, они снова на него натолкнулись.

— Как, уже все? — сказал он. — Надеюсь, господа остались довольны?

— О, это было ужасно! — воскликнула женщина.

— Не говорите так, не может быть, чтобы вы на самом деле так думали. Посмотрели бы вы, сударыня, как было в прежние времена — совсем иначе. А теперь на преисподнюю просто грех жаловаться. Мы делаем все, чтобы человек не только не почувствовал боли, но и получил удовольствие.

— Что правда, то правда, — согласился господин Йенссон, — приходится признать, что стало гуманнее.

— О да, — сказал черт, — модернизировано все сверху донизу, как полагается.

— Конечно, ведь надо идти в ногу с веком.

— Да, теперь остались только душевные муки.

— И слава богу! — воскликнула женщина.

Черт любезно проводил их к лифту.

— До свидания, — сказал он, отвешивая низкий поклон, — и добро пожаловать снова.

Он захлопнул за ними дверь. Лифт пошел вверх.

— Как все же хорошо, что это кончилось, — с облегчением сказали оба, когда, тесно прижавшись друг к другу, опустились на мягкое сидение.

— Без тебя я бы никогда не перенесла этого, — прошептала она. Он притянул ее к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.

— Подумай только, — сказала она, придя в себя после его объятий, — чтобы он мог сделать такое! Но он всегда был со странностями. Никогда не мог смотреть на вещи просто и естественно, для него все было вопросом жизни и смерти.

— Ну и глупо.

— Ведь мог же он сказать мне об этом? Я бы осталась дома. Мы могли бы встретиться в другой вечер.

— Ну конечно, — сказал Йенссон, — конечно, встретились бы в другой раз.

— Но, любимый мой, что мы сидим и говорим об этом? — прошептала она, обвивая руками его шею. — Ведь все уже позади.

— Да, моя девочка, все уже позади.

Он заключил ее в объятия. Лифт шел вверх.

Тур Оге Брингсвэр ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ

Перевод И. Почиталина

лужка дремал около ящика для пожертвований у входа в церковь.

День был жарким, а проповедь — длинной. Священник был еще молод, и ему доставляло удовольствие слушать звуки своего голоса. Но служка был человеком бывалым и знал, что во время проповеди можно посидеть с полузакрытыми глазами, не рискуя навлечь чье-нибудь осуждение.

Священник выбрал тему сегодняшней проповеди из Евангелия от Матфея — глава 18, стих 20: «Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них».

Чуть слышно скрипнула дверь… служка наморщил лоб. Это, по-видимому, уже пришли те, собравшиеся на крестины. Но он ошибся. На пороге церкви стоял негр. Высокий худой негр.

— Эй, парень, — шепнул служка, — ты что, не знаешь, ведь это церковь только для белых!

Негр ничего не ответил. Он только стоял и смотрел прямо перед собой. Глаза у него были большие и скорбные.

— Пошел вон! — прошептал служка. — Убирайся отсюда, черномазый!