Святая ночь<br />(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)

Час спустя, приняв душ и побрившись, Мередит вышел в сад, захватив с собой толстый фолиант. Ночью прошел дождь, но небо уже очистилось, а воздух пахнул влажной землей, вымытыми листьями и вновь распустившимися цветами. Жужжали пчелы, вдоль дорожек чинно выстроились желтые левкои. Словно впервые видел Мередит красоту вечно обновляющейся природы. Как хотелось ему слиться с ней, превратиться в дерево, врывшееся корнями в землю, иссеченное ветром, искусанное морозом, но дождавшееся дождя, солнца, весеннего тепла, чтобы расцвести вновь. Но нет. Слишком долго прожил он в библиотечной пыли, там его и похоронят. Ни один цветок не вырастет из его рта, никакие корни не переплетутся у сердца. Тело его положат в свинцовый гроб и опустят в склеп кардинальской церкви, где оно будет плесневеть до судного дня.

Вокруг оливковых деревьев зазеленела трава, от земли веяло теплом и спокойствием. Мередит снял сутану, расстегнул рубашку, сел, прислонившись спиной к стволу, раскрыл фолиант и начал читать.

«Предварительные сведения о жизни, добродетелях и чудесах, приписываемых слуге божьему Джакомо Нероне. Собраны по требованию и по поручению его милости Орелио, епископа Валенты в провинции Калабрия, Джеронимо Баттистой и Луиджи Солтарелло, священниками той же епархии».

Далее следовало осторожное предисловие.

«Нижеизложенные свидетельские показания и прочая информация не предназначены для официального разбирательства, так как на сегодняшний день не объявлено о начале расследования по делу вышеуказанного слуги божьего. Принимались все меры для выяснения истины, хотя свидетели не приводились к присяге и их не ставили в известность о мерах наказания в случае сокрытия ими важных для расследования сведений. Свидетелей, однако, предупреждали, что в случае официального разбора дела им придется давать показания под присягой».

Блейз Мередит довольно кивнул. Пока все шло хорошо. Вот она, бюрократия церкви — римское право, приложенное к духовным делам. Скептики могли презрительно фыркать, верующие — добродушно посмеиваться над ее неповоротливостью, но зиждилась она на здравом смысле. Мередит перевернул страницу и продолжил чтение.

«De non culti (постановление Урбана VIII, 1634 год):

В связи с сообщениями о посещениях паломниками и почитанием, оказываемым определенной частью верующих месту захоронения слуги божьего, мы посчитали нашим первейшим долгом выяснить, соблюдаются ли постановления папы Урбана VIII, запрещающие публичные культы. Мы выяснили, что многие верующие, как местные, так и приезжие, посещают могилу Джакомо Нероне и молятся там. Некоторые из них утверждают, что им помогло его заступничество. Гражданские власти, и особенно мэр Джимелло Маджоре, организовали в прессе рекламную кампанию и проложили новую дорогу, чтобы увеличить число приезжих. Эти действия, возможно, неблагоразумны, но не противоречат установлениям церкви. Публичное отправление обрядов не допускается. Слуга божий не поминается в литургических церемониях. Его изображения не выставлены для всеобщего поклонения и, если не считать газетных заметок, не распространяются книги или брошюры с описанием совершенных нм чудес. Некоторые вещи, принадлежащие слуге божьему, передаются только из рук в руки. Таким образом, с нашей точки зрения, постановления, запрещающие культы, полностью соблюдаются…»

Блейз Мередит слегка задремал над этими формальными фразами. Они встречались ему уже не раз. Церковь не просто несла веру, но вводила ее в определенные границы, поощряла благочестие, но не поддерживала пиетистов. Невежество могло запутать смысл принятых ею законов, но их беспристрастная логика сдерживала тем не менее и крайности наиболее ярых приверженцев и резкость пуритан. Но он находился еще очень далеко от сути проблемы — жизни, добродетелей и чудес, сотворенных Джакомо Нероне. Не приблизился он к ней, и прочитав следующий параграф, озаглавленный:

«De scriptis:

Не обнаружено никаких записей слуги божьего. Однако в показаниях свидетелей имеются ссылки на возможное существование рукописи, утерянной, уничтоженной или тщательно скрываемой заинтересованными лицами. Нам представляется маловероятным получение более точной информации по этому важному вопросу до начала официального расследования, когда свидетелям придется давать показания под присягой».

Блейз Мередит нахмурился. Никаких записей. Жаль. С юридической точки зрения записи, оставленные умершим, являлись единственным достоверным свидетельством его убеждений и намерений. А с позиций римской логики они имели даже более важное значение, чем его поступки. Человек может убить жену или совратить дочь, но все равно останется в лоне церкви. Стоит же ему выразить хоть малейшее сомнение в догматах веры, как его ждет немедленное отлучение. Он может всю жизнь раздавать милостыню, но после смерти никто не поставит ему это в заслугу. Нравственное значение поступка определяется намерением, с которым он совершался. Но, если человек умер, кто расскажет о секретах его сердца?