Святая простота. Рассказы о праведниках

Боярин Степан Васильевич Юдинков, как и все, не ждал скорого прихода татар-душегубов. В его богатой усадьбе только что нагрузили возы, только было собрались в путь к Москве… И тут раздался дикий татарский вой, засверкали сабли степных хищников, и целая туча свирепых наездников нахлынула на мирную усадьбу. Выбежал к врагам молодой Петр Степанович, он стал бесстрашно сражаться с захватчиками, но вскоре был пронзен копьем… Многолюдная челядь Степана Васильевича пыталась идти против хищников, да не тут-то было! Одних татары посекли саблями, других опутали ремнями, третьих изувечили на всю жизнь… Не прошло и часа, как была разгромлена вся усадьба, повсюду вспыхнул пожар, заклубились облака дыма… Не успела пройти эта страшная ночь, как из усадьбы двинулся грозный татарский караван, нагруженный добычей… Много везли татары всякого добра: золота, богатой одежды, дорогой посуды, всяких припасов, но всего дороже были пленники! Впереди ехал суровый мурза, а за ним гнали пленников. Шел связанный крепкими узами Степан Васильевич Юдинков. Около него, опираясь на посох, шел старый священник отец Савва. С другой стороны вслед за мурзой шла старая хозяйка усадьбы. Словно окаменевшая от горя, она поддерживала под руку старшую дочь, которая изнемогала от ужаса, стыда и боли. Младшую дочь, обезумевшую от страха, вез, перекинув через седло, мурза. За хозяевами вели целую толпу холопов.

Путь татарских полчищ был ярко освещен: сзади них пылали села, деревни, храмы Божии. Радостно вели татары свою добычу, хвалили хана Девлет-Гирея, гордились храбростью и силой.

Степан Васильевич с отчаянием посмотрел в ту неизвестную даль, куда его вели враги, и черные думы одолели его. Крупные капли крови падали с головы на обнаженную грудь, несчастный старался не смотреть на бледное лицо дочери, которую вез в неволю татарский мурза и которую он не мог освободить от позора.

В тяжкой скорби боярин обратился к своему духовному отцу, старому священнику:

— Отец, я чувствую, что моя вера колеблется! Великая беда постигла меня и мою семью! Я буду нести страшные муки в татарской неволе, в чужом краю, а со мной понесут страдания обе дочери и моя верная супруга! Теряю я веру, отче!

И тут в ответ на его горькие слова старый священник кротко произнес:

— Сын мой, тяжело бремя земной жизни! Человек терпит муки не только за свои прегрешения, но также и за грехи других… Помнишь нашу недавнюю беседу? Ты спрашивал меня, за что Русская земля терпит такие беды… Я отвечу тебе! Мы нашими муками искупаем грехи старших и высших, и на это нам нечего роптать… Их дела Господь Сам рассудит, а нам Он повелел быть искупительными жертвами… Понесем же муки за нашу Родину, за наших ближних! Тебе известно, что у царя Иоанна бывают минуты сильного гнева, тогда он сурово карает своих подданных… Те гневные минуты государевой воли мы теперь искупаем своими муками…

— Я понял твои слова сердцем, отче, но все же моя душа болит за ближних, которые терпят такую муку, — ответил Степан Васильвич. — Не могу я видеть мучения дочерей и супруги, которых влекут крымские нехристи в жестокую неволю!

— Многие годы ты, Степан Васильевич, жил под рукой великого государя Иоанна Васильевича, он охранял тебя своей ратью. Ты служил при его царском дворе, получал его милости. Теперь для тебя настало время искупить муками случайные прегрешения государя! И на это тебе роптать нельзя! Каждая капля твоей крови заслужит тебе вечную жизнь в райских селениях!

Выслушал старый боярин суровые слова своего духовного отца и погрузился в тяжкую думу… Но не было на его лице прежнего отчаяния…

Отряд крымских разбойников спешил с богатой добычей от пылающих стен Москвы. Вдали пламенел пожар, вокруг раздавались стоны и рыдания… Твердо шел вперед татарский пленник Степан Васильевич Юдинков.

Отец Кирилл

Благообразный батюшка с окладистой седой бородой, одетый по-домашнему, в серый подрясник, ходил по своей комнате и был чем-то сильно взволнован.

Его комната была чистой, светлой, скромно убранной. На окнах висели белые кисейные занавески, в красном углу стоял киот с образами, перед которым постоянно теплилась лампада. На одном из окон висела клетка с канарейкой, а на другом, между горшками с цветами, ухитрился лечь жирный, ленивый кот. В комнате пахло геранью и лампадным маслом.

Супруга отца Кирилла — матушка Марья Ниловна — сидела у окна, на котором развалился ее любимец кот, и, разматывая моток суровых ниток, внимательно слушала, что ей говорил батюшка.

— Нет, не лежит у меня сердце к этому способу добывать средства на построение храма Божьего! Нечего побираться по миру, когда у человека голова есть, чтобы думать, и руки, чтобы работать! Я думаю, что и Господу Богу приятнее будет, если мы своим трудом воздвигнем Ему храм! Вот у нас пришел в ветхость храм Успения Пресвятой Богородицы, и нам надо воздвигнуть новый, чтобы было куда русскому православному человеку пойти помолиться! Что же нам делать? Можно, конечно, просить добрых людей пожертвовать свою посильную лепту на богоугодное дело!