И Аким поведал. В молодых летах он был силен, как медведь, и нередко хаживал с ножом и рогатиной на тура29
. Как-то глухой осенью поранил зверя и тот, крепкий и могучий, стал уходить в самые дебри. Охотник изодрал в клочья сермяжный кафтан, потерял в каком-то буреломе заячий треух, но страсть наживы гнала его всё дальше и дальше. И вот, истекающий от крови тур, неожиданно выскочил на деревушку в три избы и обессилено повалился у колодца. Аким стал было зверя добивать, а тут мужики из изб вывалили, и от удивления онемели. Глядят на Акима, как баран на новые ворота. Наконец, один из них, коренастый рябой мужик, ступил к колодцу и спросил:- Ты откуда свалился?
- Из села Покровского.
- Ничего себе! – удивились мужики. – Почитай, тридцать верст отмахал. – Чего делать-то будем, Рябец?
- Дураку ясно, - недобро хмыкнул рябой. – Зверя на вертеле поджарим, а охотничку кишки выпустим, дабы дорогу забыл к нашему стану. Согласны, ребятушки?
- Согласны! – без раздумий согласились мужики.
- Да вы чего? – оторопел Аким и схватился за рогатину, но было поздно: ушлые «ребятушки» накинулись всей ватагой, повалили Акима наземь и скрутили веревками.
- Добрый подарок приготовил нам сей охотничек. Экого быка жрать не сожрать.
- Было бы чего жрать, атаман, - гоготали разбойники. – Угадал на самый посошок.
Аким, сваленный у колодца, осмотрелся. У коновязи переминались и прядали ушами оседланные кони с туго навьюченными сумами. Некоторые из них не были еще связаны сыромятными ремнями, поэтому в сумах виднелись, сверкающие на низком осеннем солнце, золотые и серебряные чащи и кубки, потиры и другие священные церковные сосуды.
«Богатые поклажи. Эти тати даже храмы разоряли», - враждебно подумал Аким.
- Рябец!.. А бочонок вина куда?
- В переметную суму, дурень!
- Да уж полнехонька.
- Тогда дуй в три горла!
И вновь разбойники загоготали. Затем они принялись разводить костер, дабы поджарить на вертеле быка.
«Эдак часа два провозятся, - прикинул Аким. – А там и ночь на носу. Неужели впотьмах поедут?».
О том же, словно подслушав мысли Акима, подумал и атаман.
- Все дела наши переиначил этот мужик. Придется заночевать, ребятушки.
- А нам один черт, атаман. Зато мясца вдоволь пожрем.
Когда зверь был готов для еды, разбойники нарезали десятки сочных, подрумяненных кусков и понесли на стол в атаманскую избу. Приволокли в дом и Акима.
- А может, в ватагу его, атаман? – спросил один из татей.
- Чего? – недовольно протянул Рябец и покрутил перстом по виску. – Осла знать по ушам, медведя – по когтям, а дурака – по речам. Да ты не супь брови! Разве можно непроверенного человека в ватагу брать? Да он сейчас готов мать родную продать, дабы живота не лишиться.
Рябец вышел из-за стола и пнул Акима сапогом.
- Пойдешь ко мне?
- Уж лучше смерть приму, чем к тебе, святотатцу.
- Смел, охотничек. А ну-ка киньте его в подполье, ребятушки, дабы глаза не мозолил.
Почитай, всю ночь гуляла ватага. Аким, хоть и приглушенно, но слышал хвалебные речи атамана:
- Хватит, ребятушки, погуляли. Сколь купеческих караванов пограбили, сколь кровушки пролили. Пять лет – срок немалый. Пора и о душе подумать. Разбредемся в разные города и станем жить припеваючи. Злата, серебра и каменьев на всю жизнь хватит. Но будьте осмотрительны, на церковь пожертвований не жалейте, с попами подружитесь, и храм не забывайте. Тогда каждый скажет: явился в град человек благочестивый, Богу угодный...
- А чего с избами, атаман? Спалить к дьяволу!
- С избами? – замешкал с ответом Рябец, а затем многозначительно воздел перст над головой. – Жизнь, ребятушки, идет зигзагами. Авось кому-нибудь из нас еще и сгодятся. Пусть стоят, хлеба не просят.
Утром разбойники снимались со своего стана.
- Охотничка выводить будем, атаман? Шмякнем кистеньком - и вся недолга.
- Легкая смерть, ребятушки… Из подполья всё выгребли?
- Да уж медов не оставили, - хохотнул один из ватажников.
- Вот пусть и подыхает с голоду. А крышку бревном припрем. Прощай, раб Божий, и не поминай лихом…
- Да как же ты выбрался, Аким Захарыч?
- Бог помог, Аринушка. Вот ведь и тебя Господь отвел от беды. Пошел я утром силки ставить по первой пороше, глянь, – красна девка под елью. И всего-то с полверсты до деревни не дошла… Вот и в моем случае Господь в беде не покинул. Когда крышку не сдвинул, подумал, что и в самом деле околевать придется. Руками начал всюду шарить, и, на мое счастье, долото нащупал, коим нижние венцы мхом конопатят. Духом воспрянул, стал подкоп делать. К вечеру выбрался на свет Божий.
Аринушка помолчала (глаза ее продолжали недоумевать), а затем вновь вопросила:
- А как же вы с супругой в разбойную избу не побоялись прийти?
- Тут особый сказ, Аринушка. Я к этим избам года три наведывался. Тихо, никого нет. И вот тогда подговорил я своих соседей в этой деревушке укрыться. Был такой грех.
- Грех?