Святая Русь - Княгиня Мария

И Аким поведал. В молодых летах он был силен, как медведь, и нередко хаживал с ножом и рогатиной на тура[29]. Как-то глухой осенью поранил зверя и тот, крепкий и могучий, стал уходить в самые дебри. Охотник изодрал в клочья сермяжный кафтан, потерял в каком-то буреломе заячий треух, но страсть наживы гнала его всё дальше и дальше. И вот, истекающий от крови тур, неожиданно выскочил на деревушку в три избы и обессилено повалился у колодца. Аким стал было зверя добивать, а тут мужики из изб вывалили, и от удивления онемели. Глядят на Акима, как баран на новые ворота. Наконец, один из них, коренастый рябой мужик, ступил к колодцу и спросил:

— Ты откуда свалился?

— Из села Покровского.

— Ничего себе! — удивились мужики. — Почитай, тридцать верст отмахал. — Чего делать-то будем, Рябец?

— Дураку ясно, — недобро хмыкнул рябой. — Зверя на вертеле поджарим, а охотничку кишки выпустим, дабы дорогу забыл к нашему стану. Согласны, ребятушки?

— Согласны! — без раздумий согласились мужики.

— Да вы чего? — оторопел Аким и схватился за рогатину, но было поздно: ушлые «ребятушки» накинулись всей ватагой, повалили Акима наземь и скрутили веревками.

— Добрый подарок приготовил нам сей охотничек. Экого быка жрать не сожрать.

— Было бы чего жрать, атаман, — гоготали разбойники. — Угадал на самый посошок.

Аким, сваленный у колодца, осмотрелся. У коновязи переминались и прядали ушами оседланные кони с туго навьюченными сумами. Некоторые из них не были еще связаны сыромятными ремнями, поэтому в сумах виднелись, сверкающие на низком осеннем солнце, золотые и серебряные чащи и кубки, потиры и другие священные церковные сосуды.

«Богатые поклажи. Эти тати даже храмы разоряли», — враждебно подумал Аким.

— Рябец!.. А бочонок вина куда?

— В переметную суму, дурень!

— Да уж полнехонька.

— Тогда дуй в три горла!

И вновь разбойники загоготали. Затем они принялись разводить костер, дабы поджарить на вертеле быка.

«Эдак часа два провозятся, — прикинул Аким. — А там и ночь на носу. Неужели впотьмах поедут?».

О том же, словно подслушав мысли Акима, подумал и атаман.

— Все дела наши переиначил этот мужик. Придется заночевать, ребятушки.

— А нам один черт, атаман. Зато мясца вдоволь пожрем.

Когда зверь был готов для еды, разбойники нарезали десятки сочных, подрумяненных кусков и понесли на стол в атаманскую избу. Приволокли в дом и Акима.

— А может, в ватагу его, атаман? — спросил один из татей.

— Чего? — недовольно протянул Рябец и покрутил перстом по виску. — Осла знать по ушам, медведя — по когтям, а дурака — по речам. Да ты не супь брови! Разве можно непроверенного человека в ватагу брать? Да он сейчас готов мать родную продать, дабы живота не лишиться.

Рябец вышел из-за стола и пнул Акима сапогом.

— Пойдешь ко мне?

— Уж лучше смерть приму, чем к тебе, святотатцу.

— Смел, охотничек. А ну-ка киньте его в подполье, ребятушки, дабы глаза не мозолил.

Почитай, всю ночь гуляла ватага. Аким, хоть и приглушенно, но слышал хвалебные речи атамана:

— Хватит, ребятушки, погуляли. Сколь купеческих караванов пограбили, сколь кровушки пролили. Пять лет — срок немалый. Пора и о душе подумать. Разбредемся в разные города и станем жить припеваючи. Злата, серебра и каменьев на всю жизнь хватит. Но будьте осмотрительны, на церковь пожертвований не жалейте, с попами подружитесь, и храм не забывайте. Тогда каждый скажет: явился в град человек благочестивый, Богу угодный…

— А чего с избами, атаман? Спалить к дьяволу!

— С избами? — замешкал с ответом Рябец, а затем многозначительно воздел перст над головой. — Жизнь, ребятушки, идет зигзагами. Авось кому-нибудь из нас еще и сгодятся. Пусть стоят, хлеба не просят.

Утром разбойники снимались со своего стана.

— Охотничка выводить будем, атаман? Шмякнем кистеньком — и вся недолга.

— Легкая смерть, ребятушки… Из подполья всё выгребли?

— Да уж медов не оставили, — хохотнул один из ватажников.

— Вот пусть и подыхает с голоду. А крышку бревном припрем. Прощай, раб Божий, и не поминай лихом…

— Да как же ты выбрался, Аким Захарыч?

— Бог помог, Аринушка. Вот ведь и тебя Господь отвел от беды. Пошел я утром силки ставить по первой пороше, глянь, — красна девка под елью. И всего-то с полверсты до деревни не дошла… Вот и в моем случае Господь в беде не покинул. Когда крышку не сдвинул, подумал, что и в самом деле околевать придется. Руками начал всюду шарить, и, на мое счастье, долото нащупал, коим нижние венцы мхом конопатят. Духом воспрянул, стал подкоп делать. К вечеру выбрался на свет Божий.

Аринушка помолчала (глаза ее продолжали недоумевать), а затем вновь вопросила:

— А как же вы с супругой в разбойную избу не побоялись прийти?

— Тут особый сказ, Аринушка. Я к этим избам года три наведывался. Тихо, никого нет. И вот тогда подговорил я своих соседей в этой деревушке укрыться. Был такой грех.

— Грех?