Святая Русь - Князь Василько

- За здоровье твоё, Василь Демьяныч, и супруги твоей, - молвил Томилка и осушил чару. Закусив соленым груздем и рыжиком (купец уже ведал, что кормчий большой охотник до грибов), Томилка перешел к делу:

- Есть добрый заливчик, Василь Демьяныч. Пудов двадцать возьмешь.

Лицо купца заметно оживилось: с двадцати пудов немало ценной икры можно взять, кою нарасхват берут чужедальние «гости».¹⁰²

- Премного благодарен тебе, кормчий. Деньгой не обижу.

- Ведаю: не жаден ты, Василь Демьяныч. Да и много ли старику надо? А деньги, что каменья - тяжело на душу ложатся.

- Это ты к чему?

- Лишние деньги - лишняя забота. Без денег сон крепче. Встретился как-то с набольшим купцом Глебом Якуриным и едва узнал. Состарился, сумрачный весь. То ли торговые дела худо пошли, то ли за сынка своего переживает, коим боярин Сутяга помыкает. За богатством погонишься - горе наживешь. Частенько так бывает. Уж лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. И зачем ему надо было с боярином родниться? Вот ныне и ходит, как в воду опущенный. Так что счастье - ни в деньгах, и не в славе… Ну, да я это так, к слову. Когда заливчик показать, Василь Демьяныч?

- А чего время терять? Купцу мешкать нельзя. Пора деньгу кует. Сегодня и покажешь.

Г л а в а 4

СОКОЛИНАЯ ПОТЕХА

Потешила свою душеньку княгиня Мария, полетала на белогривом коне. А какой конь! Сильные стройные ноги, упругий стан, будто стянутый обручем, широкая грудь, длинная шея - всё для скачек.

Василько любовался женой. Она и впрямь добрая наездница, любо-дорого поглядеть. Веселая, разрумянившаяся, лихо мчится вдоль реки по Сарскому раздолью и задорно восклицает:

- Ги! Ги - и!

Всё стремительней бег легкого, подбористого коня, всё красивей и захватывающей смотрится молодая, цветущая княгиня.

Бояре, приехавшие вместе с князем к Сарскому городищу, диву дивятся: таких княгинь Ростов Великий еще не ведал.

- Ай, да Мария Михайловна! - довольно говорит боярин и воевода Воислав Добрынич, сидящий на чубаром коне подле Василька. - Я - то думал, что она токмо к книжному делу горазда, а тут еще и наездница отменная. Поздравляю, Василько Константиныч.

- Моей заслуги в том нет. Отца Михаила Всеволодовича надо благодарить. Это он из Марии всадника сотворил, - с удовлетворенным, отрадным лицом молвил Василько.

- Славно скачет, - с похвалой заговорили «княжьи мужи».

А вот у Бориса Сутяги лицо было кислое. Чего радуются, ехидно думал он. Княгиня, будто басурманка, по степи скачет. Тьфу! Срам глядеть. Да когда это было, чтобы бабы в мужских портках на коней залезали. Глум на весь мир, а бояре рты раззявили. Эк нашли чему радоваться, княжьи лизоблюды. Была б его воля - кнутом бы Марию попотчевал, дабы святую Русь не поганила. Господи, накажи презорницу! Пусть с коня свалится да насмерть расшибется. Накажи!.. А князь-то, князь-то как сияет. Богохульник! Ну погоди, не долго уж тебе осталось древние устои поганить, совсем недолго.

Мария, завершив скачки, наметом подлетела к Васильку с боярами и властной, умелой рукой вздыбила коня. Тот тонко, пронзительно заржал, взбрыкнулся, норовя сбросить дерзкую наездницу, но не тут-то было: та же ловкая, искусная рука укротила коня.

Отвела душеньку Мария!

* * *

Василько встретил Владимира у проездных ворот крепости.

- Наконец-то! - радостно воскликнул князь.

Братья спешились с коней, крепко обнялись и трехкратно облобызались. На Васильке - пушистая, соболья шапка с алым верхом и красное корзно, окаймленное золотою тесьмою, с запоной на правом плече в виде золотой головы барса; на Владимире - кунья шапка и синее корзно с вишневым подбоем, застегнутое красной пряжкой с золотыми отводами.

Князья вновь сели на коней. Набежавший ветер взвихрил легкие княжеские плащи, под коими завиднелись летние, шитые золотом, кафтаны. Оба - рослые, молодцеватые, нарядные. В сопровождении бояр и дружинников, князья неторопливо поехали к детинцу. Посадские люди сдергивали с голов колпаки и шапки, кланялись.

Владимир обратил внимание, что лица простолюдинов были приветливыми, а не смурыми и отчужденными, и это порадовало князя.

- Вижу, уважают тебя ростовцы, брате. Был как-то в Переяславле у дядюшки, так там народ злющий, едва за дреколье не хватается. Не любит он Ярослава.

- А за что его любить? Он ремесленный люд и смердов такими поборами обложил, что ни вздохнуть, ни охнуть. Того гляди, переяславцы вновь изгонят своего князя.

- А ты, как я слышал, трудников своих не обижаешь. Тягло, чу, посильное.

- Зачем слишком обременять, Владимир? Себе в убыток. Стоит трудника прижать, задавить пошлинами да оброками, - дань и в половину не соберешь, да и оружья на войско станет поступать меньше. Тягло должно быть посильным. Это, как хомут: и ослабить, и перетянуть нельзя. Всё должно быть в меру. Непомерное же тягло и ремесленника, и мужика подомнет. Тогда беда. Через силу и конь не везет. Ты это намотай на ус, Владимир. Покойный отец наш, Константин Всеволодович, царство ему небесное, никогда трудника в кабале не держал, за что народ и прозвал его правление «золотым».