Мария горячо прижалась к мужу и долго не могла от него оторваться. Василько крепко расцеловал ее и молвил напоследок:
- Да хранит тебя Бог, родная.
Мария села в возок, но прежде чем закрыть за собой дверцу, обитую теплой медвежьей шкурой, еще раз посмотрела на мужа печальными, затуманенными от слез глазами, и внезапно ее обожгла жуткая мысль: она больше никогда не увидит своего любимого Василька, никогда!
Она хотела выпрыгнуть из возка и кинуться на грудь мужа, но дюжий возница в овчинном тулупе стеганул кнутом по кореннику, и кони рысью помчались по заснеженной дороге.
А Василько оцепенел, не чувствуя, как хлесткий секучий снег бьет в страдальческое лицо. «Мария! Желанная ты моя…Богом данная Мария!..» – неотвязно стучало в голове.
* * *
Орды Батыя подошли к Владимиру четвертого февраля 1238 года. После отъезда Юрия Всеволодовича на Сить, оборона горда возлегла на малочисленные дружины сыновей великого князя Всеволода и Мстислава, посадских людей и крестьян, прибежавших из окрестных сел и деревень под защиту крепостных стен.
Еще с утра владимирцы поднялись на стены крепости и зорко наблюдали за передвижением ордынцев.
- Вот это скопище! – присвистнул один из молодых гридней, кой никогда еще не видел такого огромного татарского войска.
Воевода Петр Ослядакович внимательно глянул в его лицо и заметил в глазах молодого воина смятение.
«Волнуются гридни. Чего уж говорить про посадских людей и мужиков. Но то не страх, а озноб перед битвой. Несвычно вокруг татар находится. Вон их сколь привалило. Всю округу заполонили. Жарко будет. Ордынцы свирепы, они притащили пороки и тараны. Выдюжат ли башни, ворота и стены? И хватит ли кипящей смолы, бревен и каменных глыб на вражьи головы?» – с беспокойством поглядывал на орду воевода.
- Глянь, робя! Татары за Клязьму повалили! – закричал, стоявший обок с Ослядаковичем всё тот же молодой дружинник. – Куды это они?
- А всё туды. Перейдут и встанут.
- Пошто?
- Аль невдомек тебе, Махоня? Дабы от подмоги нас отрезать. Охомутали нас, как Сивку-бурку.
Вокруг крепости на много верст чернели круглые войлочные шатры и кибитки; из стана ордынцев доносились резкие, гортанные выкрики тысячников, сотников и десятников, ржание коней, глухие удары барабанов; развевались татарские знамена из белых, черных и пегих конских хвостов, прикрепленных к древкам копий, установленных над шатрами темников и тысячников; дымились десятки тысяч костров, разнося по городу острые запахи жареного бараньего мяса и конины.
- Махан153
жрут, погань! – сплюнул один из пожилых дружинников, бывавший когда-то в степных походах.- А че им? У басурман табунов хватает. Вишь, сколь нагнали, целый год не прожрать.
До самого вечера простояли владимирцы на стенах, но орда так и не ринулась на приступ.
«Странно. Татары, как сказывают, не любят мешкать у крепостей. Эти же почему-то выжидают. Но чего? Подхода новых туменов? Но тут и без них весь окрест усеян. Пожалуй, на каждого владимирца по тысяче ордынцев придется. Тогда ж почему не лезут?» – раздумывал старый воевода.
Со стен никто не уходил: татары могли начать штурм крепости и ночью. Вечеряли прямо на помостах; хлебали из медных казанов мясную похлебку, прикусывали ломтями хлеба, лепешками и сухарями; жевали вяленую и сушеную рыбу, запивая снедь квасом.
За стенами, в кромешной вьюжной ночи, пламенели бесчисленные языки костров. Отовсюду слышались воинственные песни ордынцев, кои плясали вокруг костров, размахивая кривыми саблями.
Осажденные цедили сквозь зубы:
- Тешатся, сучьи дети.
- Кумыса напились.
- Копье им в брюхо!
На другое утро небольшой отряд ордынцев подскакал к Золотым воротам. Один из тысячников, желтолицый, коренастый, в лисьем малахае и малиновом чекмене поверх теплого полушубка, что-то громко прокричал на своем резком, гортанном языке, а затем ткнул кнутовищем нагайки в спину толмача154
. Тот перевел:- В городе ли ваш великий князь Юрий Всеволодович?
- О том вам, поганым, знать не ведомо! – отвечали владимирцы и пустили по татарам несколько стрел. Те тоже пустили по стреле на Золотые ворота, а затем закричали:
- Не стреляйте! Сейчас мы покажем вам сына великого князя Владимира, которого мы захватили в полон в Москве. Откройте ворота и мы сохраним жизнь вашему князю.
Всеволод и Мстислав стояли на Золотых воротах. Владимир был настолько «уныл лицом и изнеможен», что его было трудно узнать.
- Это я, братья, - слабым голосом отозвался Владимир. – Не слушайте поганых и не открывайте ворота. Бейтесь!
Тысяцкий ожег нагайкой плечо Владимира.
- Крепись, брате! – воскликнул Мстислав. – Мы лучше умрем с честью, чем сдадим город. Крепись!
Татары поволокли Владимира в свой стан.