Святая Русь - Князь Василько

- Да будет тебе, Сидорка. Всё-то у нас будет славно с Олесей. Не так ли, лебедушка? - обняв жену за плечо, бодро и уверенно сказал Лазутка.

Олеся доверчиво прижалась к мужу, но глаза её были робкими.

Ямщик развернул сани, попрощался с молодыми и перекрестил обоих:

- Да храни вас Бог!

Скитник и Олеся долго смотрели ему вслед, а затем повернулись к Угличу. Что ждет их в этом граде?

Их лица обдал довольно порывистый и прохладный ветер с мелкой снежной порошей. Вокруг дороги затаился матерый нахмуренный лес. Где-то неподалеку жутко, зловеще ухнул филин.

Олеся еще теснее прижалась к Лазутке.

- Что-то страшно мне, любый мой.

- Выкинь тревогу, лебедушка. В Угличе нам опасаться некого. Всё будет хорошо. Ты уж поверь мне.

Олеся глянула в спокойные Лазуткины глаза, и на душе её стало чуть полегче.

- Не замерзнешь?

- Кожушок теплый да и ичиги на добром меху. Не замерзну.

Посад широко раскинулся за стенами крепкой дубовой крепости; он довольно разросся за последние двадцать лет. Небольшая Кузнечная слободка превратилась в крупную слободу; на ней, кроме деревянного храма Николы, высились несколько добротных хором и изб на подклетах.

- Никак, разбогатели кузнецы. А может, и купцы хоромы понаставили, - молвил Лаутка, отыскивая глазами избу Малея Шибана. Да вот и она - крепкая и ладная, с просторным огородом и журавлем близ дымящейся кузни. Жив, выходит, Малей Якимыч!

Кузнец не сразу признал Лазутку. Перед ним стоял дюжий, высокий, молодой мужик в черной, кучерявой броде. Долго приглядывался своими пытливыми, прищурыми глазами и, наконец, вымолвил:

- Кровь не обманешь. Вот таким же Егор был в твои годы. Но ты покрупней, Лазутка. Эк, вымахал!.. А это кто с тобой?

- Жена моя, Олеся.

Олеся молча и смущенно поклонилась кузнецу.

- Наградил же Бог красотой, - довольно крякнул Малей. - Где ж сыскал такую?

- То долгий сказ, Малей Якимыч.

- Что верно, то верно. Айда в избу.

На удивление Лазутки, кузнец не так-то и постарел, хотя и перешагнул уже шестой десяток. Всё такой же крепкий, сухотелый, лишь в черной бороде появилась серебряная паутина.

Подстать Малею была и его жена Прасковья - подвижная, сухопарая, с прямой подбористой фигурой.

Накормив и напоив нежданных гостей, Малей и Прасковья, в ожидании рассказа, уселись на лавку. Слушали, кивали, допрежь с улыбкой, а затем с озабоченными лицами; под конец и вовсе расстроились.

- Вот оно как, - хмуро протянул Малей. - Выходит, без родительского благословения, церковного венчания, да еще беглые. Худо!

- Да уж, - скорбно покачала головой Прасковья. - Неладно всё как-то, не по-людски.

В избе застыла угнетающая тишина; слышно было даже, как стрекочет сверчок под печью.

Олеся съежилась, как подшибленный воробушек, на глазах её выступили слезы.

Затяжным было это тягостное молчание. Малей все свои годы жил по правде и старине, строго придерживаясь дедовских устоев. То, что сделал Лазутка - грех, а то, что Олеся - грех вдвойне. Дочери ослушаться отца и матери, сбежать из отчего дома - неслыханный позор для родителей. На старозаветной Руси такого не прощают.

- Надо покаяться, доченька - и домой, - сердобольно молвила Прасковья. - Тятенька с маменькой пожурят, пожурят да и простят. Все же - дите родное. Родительское сердце отходчиво.

Олеся подняла заплаканные глаза на Лазутку.

- Что делать-то будем, любый?

Лазутка положил обе ладони на плечи Олеси и долго, долго смотрел в её печальные глаза, а она - в его, такие влюбленные и родные.

- Сама решай, лебедушка... Что сердце твое подскажет, так и будет.

- Сердце? - грустно улыбнулась Олеся. - Сердце давно уже с тобой, любый мой. Как ни жаль мне тятеньку и маменьку, но я уже обет себе дала. Хоть на край света, но с тобой.

- Да как же так, доченька? Грех-то какой, - тяжко вздохнула Прасковья. - Домой все-таки надо. Домой!

- Погоди, мать, - вмешался, наконец, в разговор Малей. - Любовь-то, вишь, всякие устои рушит. Оставайтесь и живите с Богом.

- Да ить грешно, - не отступалась Прасковья.

- И первый человек греха не миновал, и последний не избудет. Каждый ведает: один Бог без греха... Живите, сказываю, и чтоб никаких попреков, Прасковья, а то ты меня ведаешь.

- Живите, - покорно кивнула Прасковья.

Г л а в а 9

ДВА НАДЕЖНЫХ ЩИТА

Чем старше становился князь Василько Константинович, тем все чаще он посещал богатейшую книжницу, коя, еще со времен Константина находилась в Григорьевском Затворе - каменном монастыре. В княжьем деревянном тереме много книг хранить опасно: пожар может приключиться в любой час, и сколь уже лютых пожаров было только на последнем веку Ростова Великого!

За крепкими же каменными стенами книгам надежней и покойней.

Вкупе с Васильком приходила в библиотеку и Мария, куда её влекло, чуть ли не каждый день. Василько не переставал удивляться: супруга одержима книгами, она, совсем еще молодая женщина, готова, как старая келейница, сидеть за древними рукописями день и ночь. Не знавал еще таких женщин на Руси князь Василько, не знавал и тем больше любил и ценил Марию.

- Ты послушай, мой милый супруг, что в сей рукописи сказано.