Святая Русь. Книга 1

И вот тут скажем горькую истину, которую очень не хочется понимать нам, нынешним. Что красивое понятие «народ», «глас народа» — глас божий, «воля масс» или еще того превосходнее — «воля миллионов», от имени которой выступают разнообразные кланы и партии, — не более чем миф, и, возможно, один из самых вредных мифов двадцатого века. Где эта безликая (или миллионноликая, что то же самое) сила, когда кучка вооруженных мерзавцев в огромной стране год за годом хватает, убивает, насилует, грабит, расстреливает и ссылает многие сотни тысяч ни в чем не повинных людей, более того, офицеров армии, то есть людей дисциплинированных и вооруженных, способных, как кажется, к отпору и не оказывающих меж тем никакого сопротивления? И это день за днем, год за годом, едва ли не до полного истребления нации! Невозможно такое? Увы! Именно двадцатый век и именно наша страна в большей мере, чем другие, доказали, что это возможно… И те же люди (те же ли?) стоят насмерть в бою, «един против тысячи», и сокрушают вооруженных до зубов и тоже дисциплинированных противников… Как же так?!

Во-первых, это себялюбивое и самолюбивое существо, создавшее тьму концепций величия собственного «я» и личностной исключительности, — человек, есть существо общественное. Как грызуны, как рыбы, человек в толпе становится частью толпы, более того, человек сам стремится в толпу себе подобных и охотно жертвует собственным «я», чтобы только быть со всеми и «как все». Потому и возможны всяческие виды организации человеческих сообществ — от бандитской шайки до государства, от кучки единомышленных философов до вселенских, потрясающих мир религиозных движений. И потому человек дисциплинированный, член религиозного братства или солдат армии, способен на то, на что он не способен сам по себе, в отдельности, вне объединяющего и направляющего его волю коллектива.

Человек к тому же способен заражаться идеей, способен на массовый героизм скорее, чем на героизм индивидуальный, личный. Потому-то и воспевают в эпосах всех народов героев-богатырей за то, что они способны сами, вне направляющей воли толпы, совершать подвиги. Ценит человечество, и очень ценит, особенно на расстоянии лет и пространств, подвиг отдельной личности, хотя именно личностью мало кто способен быть из обычных рядовых людей. И мужество, скажем, крестьянина, ставшего ратником, покоится на том же ощущении причастности к целому («я — как все, я — как мир»), на коем зиждется вся традиционная культура и жизнь народов земли. Это первое.