Святая Русь (Книга 3, часть 8)

- Нюнку?! - ахнул Иван. Видел, зрел, как росла, наливалась женским дородством и красотою, а все не ждал. Да и думка была: сосватать братню дочерь куда на Москву, за ратника али купца. Лутоня, понявши, по мгновенной хмури Иванова лица, о чем тот помыслил, объяснил твердо:

- По любви шла! Не унимали уж! В жизни всякое: и хворь, и болесть... Иной женится насилу, а слег - жонка ему и воды не подаст! Я уж помнил твои слова, да унимать не стал. Сами с Матреной-то по любви сошлись, дак знаю: умирать буду, она мне и глаза закроет, и обрядит ладом, и на погосте поревет.

- Да ты уж о смерти-то не думай, тово! - нарочито грубым голосом, скрывая невольные благодарные слезы, перебила Мотя. - Нам с тобою надо ищо пятерых поднять, да устроить, оженить... - Не докончила, замглилась ликом на миг, тряхнула головой, отгоняя грустную мысль о неизбежном увядании и конце, побежала затворять тесто.

Игоша, Обакун, маленький Услюм, названный так по деду, облепивши Ваняту, выкатились с писком и смехом из запечья, где блеяли, сгрудившись, потревоженные, взятые в избу по случаю холодов овцы, недовольно хрюкала свинья, и оглушительно взвизгнул поросенок, которого боднул бычок.

- Кыш, кыш! Задрались опять! - строго выкрикнула Мотя. - Набрали, што и в запечье не влезают! А и не взять некак! Коровы, и те жмутся одна к одной с холоду! У нас-то ищо ничего, дровы у самого дома лежат. Даве Лутоня с Пашей и сенов навозили, до больших холодов ищо. Как ведал мой-то! - с гордостью глянула на супруга, а Иван вспомнил тоненькую девчушку, что хозяйничала когда-то в доме у худого, тощего двоюродника, и казалось, надолго ли хватит им ихней любви? А вот хватило, почитай, на всю жисть!

- А там што у тя? - полюбопытничал Иван, кивая на закрытую дверь.

- Да... Прируб тамо... - неопределенно, хмурясь, отмолвил Лутоня. Холодная клеть!

- Для Василья жилье сготовил! - смеясь, выдала Мотя мужнин секрет. Думат: будет куда, брат-от и придет!

Иван поглядел внимательно. Лутоня сидел, ковыряя порванную шлею, не подымая глаз, пробурчал:

- Може, он тамо сотником каким, беком ихним, а може, голодный, да больной, да увечный... Куда ему придти? Меня не станет - сыны примут! Им строго наказано!

- А ты для дяди ищо печь не сложил! - звонко выдал Обакун родителя.

Лутоня глянул посветлевшим взором.

- Лето наступит, сложу! - пообещал.

И мгновением показалось Ивану, что так все и будет: откроется дверь и, обряженный в татарское платье, с темно-коричневым от южного солнца морщинистым лицом, вступит в горницу незнакомый всем нарожденным тут без него детям, незнакомый и хозяйке самой, а все одно, близкий всему семейству, из дали-дальней воротившийся дядюшка, когда-то спасший, пожертвовав собою, Лутоню от горького плена и не забытый доселе ни братом, ни братней семьей. "Жив ли ты, Васька?" - помыслил Иван, перемолчав.

Десятилетняя Забава тем часом возилась с младшею, Лушей, поглядывая завистливо на братьев, облепивших Ваняту. Парни уже и подрались, и помирились, и теперь Ванята, не поминая страха, с гордостью сказывал, как он горящею лучиной отгонял волков, и, сказывая, чувствовал себя теперь почти героем.

- Семеро по лавкам! - подсказывала Мотя, любовно озирая свою подрастающую рать. - Ты бы женилси, деверь! Второго-то как звать у тя? Серегой? Ну, дочерь надобно теперь! Наталья Никитишна-то ищо в силах? Не болеет? А тоже годы не те, на седьмой десяток, никак, пошло?

- Опосле Маши... - коротко, не досказав, отозвался Иван. И Мотя, сразу поняв, покачала сочувственно головою.

- А Любава как? Алешку-то Тормосовым отдали? - прошала она между делом, накрывая на стол.

Племянника Иван не видел давно. Как-то не сошлось у них с Тормосовым и, остуды не было, а так, чтобы почасту в гости ездить - не тянуло.

- Пятнадцатый год парню! - отозвался Иван. - Воин уже! Слышно, в поход ходил с князем Юрием!

Алешка рос весь в родителя своего. Иван, изредка встречая племянника, кажный раз вспоминал Семена. На годах был трудный разговор, когда десятилетний парень, склонив лобастую голову, спросил у Ивана:

- Как мой батя погиб?

Соврать было не можно, а и прямо сказать: мол, меня собою прикрыл, как? Парень-то с того без отца растет!

- А Любавин мужик серебро копит! - сказал Иван. - Деревню купили, слышь, другую хотят... Детей бы делали!

- А и без земли-то каково! Служилому человеку инако и не прожить! нежданно вступилась Мотя за неведомого ей Любавина мужика. - Поход ли, посольское дело, хошь, а тут - пахать да косить надоть, хошь разорвись! Без деревни да без мужиков и ратной справы не добыть, а уж дети пойдут чем и кормить? Пущай уж, раз такая стезя у их!