Святая Русь. Книга 3

Так бесславно окончился этот поход, который, в случае победы литовского войска, мог бы привести к тому, что Русь попала под власть литовских великих князей и, быть может, стала бы со временем великой Литвой или, скорее всего, погибла, утесненная католиками, утеряла свои духовные светочи, позабыла о прошлой славе своей и превратилась бы в разоряемое пограничье меж Западом и Востоком, — участь, которая неоднократно грозила Руси, грозит и сейчас…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Того, что Темир-Кутлуг перейдет реку, Васька ожидал ежели и не разумом, то каким-то шестым чувством опытного воина и почти не удивил, завидя череду скачущих степняков.

— Сотня, к бою! (Какая уж там сотня, чуть более шестидесяти бойцов!)

Но не кинулись в бег, не заворотили коней. Подошел тот миг, когда разом проверяется все: и многодневная выучка ратников, и воля командира, и его авторитет у бойцов. С шестью десятками остановить вал катящей конницы было, конечно, нелепостью, но хоть задержать!

— Скачи к Бек-Ярыку, повести! — Амана пришлось аж толкнуть в спину, не хотел отрываться от своих.

Разом рассыпались строем, и шесть десятков стрел встретили скачущих богатуров Темир-Кутлуга.

— Хоровод! — прокричал Васька, обнажая саблю, и его воины, закружась в смертном воинском танце, начали осыпать стрелами вспятившего было противника.

Однако новая степная лава тотчас начала обтекать его сотню с левой руки, и тут уже приходило спасать голову.

— Сабли вон!

Оскаливший зубы Керим на его глазах срубил Темир-Кутлугова богатура, сбил с коня второго, действуя тяжелым кистенем на ременной поверзе, и едва ушел от третьего, отрубившего ухо Керимову коню. Васька, темнея лицом, кинул жеребца вперед, пригибаясь, ушел от взвившегося над головою аркана, рубанул вкось, достигая вражеского сотника в алом халате под байданою с ослепительным зерцалом, и, кажется, достиг, во всяком случае, тот покачнулся в седле и, теряя стремя, вспятил коня.

— За мной! — Сабли сверкали молнийным блеском, от крика «Хурр-ра! » закладывало уши. Потеряв в короткой сшибке половину людей, они-таки вырвались наконец из охвативших их было клещей и поскакали вдоль стана, который, будь он укреплен, только и мог бы сдержать Темир-Кутлуевых воинов, теперь массами передвигавшихся на ту сторону, довершая разгром и отрезая литвинам пути к бегству. «Где Тохтамыш? Где Бек-Ярык? » — думал Васька, уже догадывая, где они, и не ошибся. Тохтамышева тысяча уходила на рысях, не принимая боя, и Васька неволею поскакал следом, разыскивая своего темника. В груди билось холодное бешенство: стало, он терял воинов только затем, чтобы этот гад смог поскорее удрать! Нет, защищать Тохтамыша он более не намерен, хватит! Было бы за кого класть головы, но только не за труса, удирающего с каждого поля битвы! Они могли одолеть на Кондурче, они могли, черт возьми, устоять на Тереке, прояви Тохтамыш то же мужество, что и Тимур, не двинувшийся с места даже когда остался почти один!

Сотня его, вернее, ее остатки, за два дня бегства рассыпалась, смешиваясь с прочими беглецами. Васька не собирал ее, не скликал людей. Он даже был рад, что около него осталась едва дюжина воинов. Этою ночью следовало освободиться и от них. Хватит! Он возвращается в Русь.

Керим и Пулад нашли его глубокою ночью, когда, оторвавшись от погони, Тохтамышевы кмети расположились на ночлег невдали от Опошни, которую ханские воины тут же принялись грабить. Там вспыхивал огонь, доносило вопли и ржание лошадей, здесь было тихо. Ратники сидели перед ним на пятках, горестно оглядывая своего сотника.

— Сколько осталось людей?

— Одиннадцать! — ответил Керим. — Нас послали искать тебя…

— Я больше не сотник! — возразил Васька угрюмо.

— Что делать будем? — горестно вопросил Пулад.

— Не ведаю. Служить надобно сильному! — ответил Васька. — Ступайте теперь к Идигу!

Оба, как по команде, опустили головы.

— Ты пойдешь с нами? — осторожно вопросил Пулад.

— Нет! — резко отмолвил Васька. — Забудьте про меня! Я уже не сотник вам, все кончилось!

Наступило молчание. Керим поднял на него грустный взгляд:

— Я привел тебе поводного коня, сотник! Там, в тороках, бронь, еда и стрелы…

Они, все трое, встали. Пулад, махнувши рукой, стал взбираться в седло. Керим сделал шаг вперед. Они обнялись.

— Домой едешь, знаю! — шептал Керим, тиская Васькины плечи. — Домой, в Русь!

Они постояли так несколько мгновений, и Васька чуял, как его верный нукер молча вздрагивает. Керим плакал.

— А я — в Сарай! — возразил он, отрываясь от Васьки и глядя в сторону. — Гляди, ежели не заможешь там, у себя, моя юрта — твоя юрта!

Васька сжал его руки, замер, стискивая веки, не расплакаться бы и самому, покивал головою:

— Спасибо, Керим!

Кмети уехали, затих топот коней. Васька постоял, глядя им вслед, с мгновенною дрожью почуяв, что уходят близкие, сроднившиеся с ним люди, и — что еще ожидает его на Руси, неведомо!