Святая Русь. Подлинная история старообрядчества

В тот же день Феодору увезли из Москвы в городок Боровск, «в жесткое заточение» в остроге. Вскоре туда же перевели Урусову и Марию Данилову.

Первоначально узницы жили в относительной свободе. Несшие охрану стрелецкие сотники Александр Медведский и Иван Чичагов были «задобрены» Иоакинфом Даниловым. Сотники разрешали проносить к узницам съестное, держать в тюрьме сменную одежду, книги и иконы.

Но неожиданно все изменилось, когда из Москвы для следствия приехал подьячий Павел Бессонов. Жалкое имущество заключенных он приказал отобрать, а сотников отдал под суд «за воровство и за неосторожность, что они на караулех стояли оплошно»[89].

Морозову с Урусовой перевели в страшную темницу – пятисаженную земляную яму. А Марию Данилову посадили в тюрьму к уголовникам. Царь повелел не давать сестрам ни пищи, ни питья, а ослушников этого приказа повелел казнить «главною казнью».

В темной яме началось медленное угасание двух женщин, слабых телом, но сильных духом. Мучениц изнуряли не только голод и жажда, но и зловоние, и грязь, и холод, и бесчисленное множество вшей.

Первой умерла младшая сестра Евдокия. В предсмертный час она звала Феодору:

– Госпожа, мать и сестра! Я изнемогла и чую, что приблизилась к смерти, отпусти меня к Владыке моему! Молю тебя, госпожа, по закону христианскому отпой мне отходную. Что помнишь, то и говори, а что я вспомню, то сама проговорю.

И так в темноте они молились отходную, мученица мученицу отпевала в темнице и узница над узницей проливала слезы. А утром 11 сентября 1675 года бездыханное тело княгини Урусовой подняли из ямы, обвили рогожей и похоронили на дворе острога. Инокиня Феодора осталась одна.

Однажды, совсем изнемогши от голода и жажды, она подозвала стрельца, сторожившего тюрьму, и попросила со слезами:

– Раб Христов! Есть ли у тебя отец и мать в живых или преставились? Если живы – помолимся о них и о тебе, а если умерли – помянем их. Умилосердись, раб Христов! Зело изнемогла я от голода и хочу есть. Помилуй меня, дай калачика.

– Нет, госпожа, боюсь!

– Ну, хлебца.

– Не смею!

– Ну, немножко сухариков.

– Не смею!

– Если не смеешь, то принеси хоть яблочко или огурчик.

– Не смею! – прошептал стрелец, и мученица, вздохнув, сказала:

– Добро, чадо, благословен Бог наш, изволивший так! Если, как ты сказал, это невозможно, молю тебя, сотворите последнюю любовь – убогое мое тело, рогожей покрыв, неразлучно положите близ любезной моей сестры!

Феодора ненадолго пережила сестру. Почувствовав приближение смерти, она вновь призвала стражника:

– Раб Христов! Молю тебя, сходи на реку и вымой мою сорочку, ибо хочет Господь принять меня от сей жизни и неподобно мне в нечистой одежде возлечь в недрах матери своей земли.

Стрелец взял сорочку, спрятал под полой красного кафтана и, придя на реку, выстирал. Стирал, а сам плакал.

Ночью с 1 на 2 ноября 1675 года Феодора скончалась в затхлом мраке земляной тюрьмы.

Протопоп Аввакум горько оплакал смерть Морозовой и Урусовой: «Увы, увы, чада моя прелюбезная! Увы, други моя сердечныя! Кто подобен вам на сем свете, разве в будущем святии ангели! Увы, светы мои, кому уподоблю вас? Подобни есте магниту каменю, влекущу к естеству своему всяко железное. Тако же и вы своим страданием влекуще всяку душу железную в древнее православие»[90].

Глава 6 Иов Льговский

Среди подвижников, почитаемых Церковью, особое место принадлежит преподобному Иову Льговскому. Верность старой вере он засвидетельствовал не исповедническим подвигом и мученической смертью, а иноческим смирением и пустынническим житием.

При жизни старец пользовался всеобщим почетом, но сейчас о нем помнят лишь историки.

Основной источник сведений о жизни Иова Льговского – «Повесть и сказание вкратце о житии и подвизех и отчасти чудес исповедание преподобнаго отца нашего игумена и строителя Иова», написанная неким иконописцем Максимом[91].

«Повесть» известна в единственном списке, переданном в 1971 году в городе Клинцы[92] старообрядческим епископом Иоасафом (Карповым, 1889–1973) археографической экспедиции Московского государственного университета.

Будущий подвижник родился в 1594 году в боярской семье и при крещении был наречен Иваном. Его отец – Тимофей Иванович Лихачев – служил при царском дворе.

По преданию, род дворян Лихачевых происходил от литовского шляхтича Лиховца (Лиховского), выехавшего в 1426 году из Литвы на Русь и прозванного здесь Лихачом.

Знаменитый историк и генеалог Николай Петрович Лихачев, летописец рода Лихачевых, установил, что Тимофей Иванович дослужился при царе Михаиле Федоровиче до звания степенного ключника (управляющего) Кормового двора, ведавшего приготовлением кушаний для царского стола, и «доставил возможность своим детям служить при дворе и достичь высоких чинов»[93].

Родиной Иова «Повесть» называет «пределы града Волоколамска». То есть тогдашний Волоколамский уезд, включавший в себя часть нынешних Московской и Тверской областей.