Святая Русь

Какою дорогою похвалою русскому народу звучат отзывы чужеземцев, относящиеся ко временам Иоанна IV Грозного и приводимые Р. Ю. Виппером в его книге "Иван Грозный" (М., 1922). Рюссов, ярый противник вторжения "московитов" в Ливонию, пишет: "Русские в крепостях являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ: русский, в случае надобности, неутомим во всякой опасной и тяжелой работе, днем и ночью, и молится Богу, чтобы праведно умереть за своего государя. Во-вторых, русский в юности привык поститься и обходиться скудной пищей; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показываться на своей земле, так как их умерщвляют с позором; в чужих же землях они не могут, да и не хотят оставаться. Поэтому они держатся в крепости до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно все равно, где бы ни жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться. В-четвертых, у русских считалось не только позором, но и смертным грехом сдать крепость" (С. 105).

Француз де Ту в своей Всеобщей истории, вышедшей в начале XVII в., говоря о величии Иоанна IV, об изумительном военном строе его державы и послушании воинства, пишет: "Нет государя, которого бы более любили, которому служили бы более ревностно и верно. Добрые государи, которые обращаются со своими народами мягко и человечно, не встречают более чистой привязанности, чем он." (С. 107). А. Д. Нечволодов в своей Истории пишет, что англичанин Дженкансон в 1557 году высказывал мнение, что ни один христианский властитель не был одновременно и так страшен своим подданным и так любим ими, как Иоанн IV. В том же духе высказывался и венецианский посол. Фоскарини.

Рейнгольд Гейденштейн, польский шляхтич, сторонник Батория, следовательно, особый ненавистник Иоанна IV, в 1578 году писал о последнем: "Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом обретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки, и как могла сохраниться необычайная верность его к своим государям. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже выказывал во время войны невероятную твердость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков было вообще мало. Много, напротив, нашлось и во время этой самой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам." (С. 91).

Стойкость и послушание русских Гейденштейн объясняет их религиозными убеждениями: "Они считают варварами или басурманами всех, кто отступает от них в деле веры… По установлениям своей религии, считая верность к государю в такой степени обязательной, как и верность к Богу, они превозносят похвалами твердость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю и говорят, что души их, расставшись с телом, тотчас переселяются на небо" (С. 91).

Неразрывность связи Церкви с самодержавной монархией отлично понималась, как мы видим из вышеизложенного, не только духовенством, но и всех толщей народной. Духовенство поэтому никогда не было "аполитичным."

А. Д. Нечволодов в IV части своей Истории приводит запись из дневника поляка Маскевича: "В беседах с москвитянами, наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с народом польским и также приобрести свободу. Но русские отвечали: "Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия по вашим законам долго, дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенести обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света."

Сильно нелюбящий Иоанна IV Карамзин, описывая его кончину, все же должен сказать: "Когда же решительное слово: "не стало Государя!" раздалося в Кремле, народ завопил, громогласно… оттого ли, как пишут, что знал слабость Феодорову и боялся худых ее следствий для государства, или платя христианский долг жалости усопшему монарху, хотя и жестокому"…

Конечно, народ платил долг христианский и верноподданнический. И через триста тридцать лет после кончины Грозного царя простой народ служил постоянно панихиды у могилы его в Архангельском соборе, веря, что благодаря этой молитве устроится правое дело, проигранное в судах.