Святая сестра

Невероятно молодой Маркус, обезумев от ненависти, боролся на пределе своих сил, стараясь вырваться от охранника первосвященника,. Гилджон стоял у повозки, удерживаемый узами, которых не увидит ни один ребенок, узами, сотканными из долгов и горького понимания истин мира, из тех, что рвут жизнь, когда ты борешься с ними, и оставляют раны, которые не заживают.

Нона поблагодарила Предка за то, что здесь, в этом странном сне, ее не сковывают цепи долга и служения. Каждый мускул напрягся, когда она приготовилась прыгнуть на Первосвященника Джейкоба, готовая разорвать его на куски.

В тот день шел дождь. Небеса плакали, видя такую жестокость.

Где-то в глубине сознания Ноны тихий голос спросил, почему не идет дождь.

Ее прыжок так и не состоялся. Потеряв равновесие, она упала на колени, упершись руками в сухие камни дорожки. Пошел дождь. Так оно и было. Вода текла из пустой глазницы Гилджона, как слезы, которые он должен был пролить. Нона подняла голову. Она знала, что это должно быть воспоминание. Она знала, что ничего не сможет сделать ни для мула, натянувшего веревку, ни для Маркуса, извивающегося в хватке охранника Джейкоба. И все же ее разум жаждал мести, жаждал радости кровавого возмездия. Она стояла с клинками наготове, готовая к атаке.

Какой-то далекий блеск привлек ее внимание. Через стену сада. Над крышами близлежащих особняков, через пять миль сельскохозяйственных угодий, на Скале Веры. Ее взгляд привлекли крошечные бугорки, которыми на таком расстоянии казался монастырь Сладкого Милосердия. Снова блеск. Солнце отражается в окне, возможно. Витражное окно высоко в Башне Пути? Что-то подсказывало ей, что она должна быть там. Казалось, в этом направлении перед ней протянулась тропа.

Ты все дальше отходишь от двери.

Стиснув челюсти, стараясь не обращать внимание на звук сыплющихся на Четыре-ноги ударов, Нона побежала. Она отказывалась отвести взгляд от Скалы и от неясных очертаний монастыря. Она вскарабкалась на стену одним прыжком и одним рывком.

Когда Нона спустилась в соседний сад, монастырь исчез за дымовыми трубами соседнего особняка. Она хотела подняться, но тень стены углубилась в ночь, окутав ее, словно густейшая грязь. Нет! Она боролась, отчаянно пытаясь вернуться в монастырь, но темнота унесла ее в какое-то другое место, в ночь, наполненную криками и огнем.

Нона стояла между двумя темными зданиями. Она медленно огляделась по сторонам, беспокоясь не столько об опасности, сколько о том, какая новая трагедия может развернуться, к какой черной вехе ее жизни привел этот кошмар.

На открытом пространстве перед ней горело еще одно здание, пламя было таким ярким, что даже умирающий фокус луны казался бледным. И хотя ночь не давала ей ничего, кроме углов и свирепого огня, Нона точно знала, где находится. Справа от нее — дом Джеймса и Марты Бейкер. Слева — каменные стены дома Серого Стивена, того самого, который в юности сражался с пеларти. Вокруг нее горела деревня Реллам. Фигуры, движущиеся на фоне пылающих хижин, принадлежали детям, с которыми она выросла, их родителям и солдатам, которых сестра императора послала, чтобы убить всех жителей деревни.

Нона знала, что это иллюзия, или подделка, или воспоминание, или все три, сплетенные вместе. Каким-то образом она попала в ловушку. Возможно, это случилось, когда она коснулась Пути. У Сестры Сковородка были бесконечные истории о страшных концах, к которым это могло привести неосторожных, и она регулярно пугала ими любую послушницу-квантал, находящуюся под ее опекой. Нона должна была вернуться в Башню Пути, но шанс был упущен, и каждая смена обстановки уводила ее все дальше от монастыря, ставя милю за милей на этом пути и не давая времени их пересечь. Что бы не произошло, это должно было случиться в то мгновение, когда она попыталась пройти сквозь стену в Третью комнату. Она забрела в какое-то царство кошмаров, созданных из ее прошлого.

Нона побежала сквозь тьму, дым и смятение, готовая принять любой вызов. Хотя она говорила себе, что ее окружает ложь, правдивость происходящего обольщала ее чувства. Здесь не было ничего фальшивого. Под вонью гари это место пахло домом, детством, которое теперь окутывало ее кости. Это было ее, нравится ей это или нет, ее фундамент, хотя он и стоял в грязи и невежестве.

Почему-то ни один солдат не подошел к ней. Через несколько минут она уже стояла в дверях коттеджа своей матери. Две комнаты, где она провела столько лет, вырастая из мяукающего младенец до девочки, которая унесла полдюжины жизней в лесу у ее порога. Теперь вся деревня платила за одну из этих жизней, особую, платила вместо нее.

Тростниковая крыша над головой начала тлеть, искры из дома Блюстоунов начали падать среди соломы. Внутри было темно.