Святая тайна

Грэм Бартон сидел в тесной камере полицейского участка Сиона, уперев мрачный взгляд в тяжелую железную дверь. Выходит, его арестовали как организатора похищения на Храмовой горе. Глубоко в душе зрела уверенность, что против него ополчились не просто так – возможно, нашлась подходящая политическая причина.

Этим утром израильская полиция наконец разрешила ему позвонить супруге. Учитывая семичасовую разницу во времени, Дженни была очень взволнована, когда ее вырвали из крепкого сна. Она сразу и безоговорочно поверила в невиновность мужа.

– Грэм, успокойся, я знаю, ты никогда не пойдешь на такое. – Заверив его, что немедленно начнет действовать, Дженни сказала на прощание: – Люблю тебя, родной мой. Я здесь поборюсь за тебя.

Бартон едва не прослезился, сейчас, когда все казалось беспросветным и зыбким, он обрел нечто более ценное, чем свобода.

Дверь открылась, и на пороге возникла знакомая фигура. Разак!

Явно расстроенный, мусульманин сел верхом на единственный свободный стул; дверь за ним заперли снаружи.

– Какая неприятность, Грэм. – Он не скрывал разочарования.

Разак всегда хорошо разбирался в людях. И хотя полиция представила достаточно серьезные доказательства вины археолога, он не мог избавиться от ощущения, что англичанина подставили.

– Это заговор, – настаивал Бартон. – Я не имею никакого отношения к краже. И вам больше, чем кому бы то ни было, это известно.

– Вы пришлись мне по душе, Грэм. И человек вы, наверное, хороший, но, поверьте, я просто не знаю, что думать. Они сказали, что обнаружили в вашей квартире очень серьезную улику. Такую мог оставить только похититель.

– Этот перфоратор кто-то подбросил! – запротестовал Бартон. – И вы знаете так же хорошо, как я, что свиток был в том оссуарии. – Во взгляде мусульманина он заметил тень недоверия. – Ради всего святого, Разак! Вы должны сказать им, что свиток был в оссуарии.

Разак развел руками.

– В тот момент я стоял к вам спиной, – напомнил он.

Он все же сомневался: а вдруг Бартон намеренно устроил этот фарс с открыванием оставшихся оссуариев, чтобы как-то оправдать находку свитка. Но зачем, с какой целью? Прославиться? Дискредитировать право мусульман на Храмовую гору, уводя расследование в область территориальных споров? Или чтобы взвалить вину на фанатиков-христиан?

– Ну да… понял, – упавшим голосом проговорил археолог. – Вы с ними заодно.

– А что там с остальными оссуариями?

Бартон взвился.

– Да как может человек с моей комплекцией унести девять оссуариев весом тридцать пять кило каждый на глазах у ВАКФ и полиции?! Это ж не спичечные коробки, которые можно спрятать в кармане! – Он саркастически усмехнулся. – Вы разве не видели, что в эти дни творится в городе? Всюду понатыканы системы наблюдения. Да нужно-то всего лишь отмотать назад пленку записи видеонаблюдения, и они увидят, что я там шагу без вас не ступил.

Разак молчал, глядя в пол.

– Но даже если б я умудрился украсть их – где бы я их хранил? В своей квартире? Там они уже искали. Далее вы выдвинете предположение, что это я стер надпись с настенной таблички, потому что увидел ее первым, до вас, так?

– О чем это вы? – Мусульманин вскинул лицо.

– О десятой строке на табличке. Помните, там затерто?

Теперь Разак понял, о чем речь.

– Помню.

– Накануне вечером майор Тополь показал мне фотографию, сделанную до того, как я приступил к работе. На фотографии – символ, который изначально был там.

– И что это был за символ? – Разаку не понравилась эта новость.

У Бартона не было настроения пускаться в очередной исторический экскурс.

– Языческий. Дельфин, обвивший трезубец. – Разак вопросительно поднял брови, пытаясь осмыслить услышанное. – Раннехристианское изображение Иисуса, символизирующее распятие и воскресение.

Разак растерялся. Если сказанное правда, то это существенно укрепляет предположение Бартона о владельце усыпальницы и содержимом похищенного оссуария. Он покачал головой.

– Я уже не знаю, чему верить…

– Вы должны мне помочь, Разак. Вы единственный, кто знает правду.

– Правда – редкий товар в этой части света. – Мусульманин отвел глаза. – Даже если б она существовала, сомневаюсь, что я распознал бы ее.

Он вдруг остро почувствовал, что в ответе за этого англичанина. Интуиция Бартона относительно хищения оказалась практически безупречной, ему удавалось постигнуть то, что другим было не под силу. И вот сейчас он ждал предъявления обвинений. Разаку много раз приходилось наблюдать подобную тактику израильских властей в действии. Но неужели именно Бартон стал подходящим козлом отпущения для израильтян? Такой вариант создавал проблему совершенно иного плана.

– У меня есть хоть какая надежда?

– Ну, надежда всегда есть. – Разак развел руками.

В душе, однако, он был уверен, что выпутаться Бартону будет невероятно трудно.

– Вы ведь не собираетесь добиваться отмены расследования?

– Вы должны понять нашу позицию, – вздохнул Разак и засомневался: понимает ли он ее сам.

– Какую именно?