Святая ведьма

— А мне на это плевать. Это поначалу будет неудобно, а вот дальше привыкнешь. Давай.

Людмила пробует, и кинжал Харунта застревает в прорехах рубахи, набитой соломой.

Еще раз, еще. Кинжал летит мимо и то скрывается в кустах смородины, то втыкается в землю, даже не долетев до шеста. Раз за разом она промахивается мимо цели, будто…

— Дед Миша, а не заговоренная ли у тебя тыква? — прищуривается Людмила, когда возвращается в очередной раз.

— Догадалась? Всего лишь десять раз понадобилось бросить, — лукаво улыбается старик. — Да, заговоренная. Но и ты учти, что треугольник на груди инквизиторов тоже заговоренный. Он нацелен на то, чтобы удары от хозяина отводить.

— И как же быть?

— А ты целься не в саму тыкву, а в ее сердцевину.

Очередной бросок оканчивается провалом. Кинжал Харунта улетает в заросли клубники. Людмила насуплено поворачивается к деду Мише, который, склонив голову на бок, все также попыхивает трубочкой.

— Что я делаю не так? Я же целюсь в сердцевину.

— Ты бросаешь кинжал не в сердцевину, а в тыкву. Она гнилая, но ты этого не видишь, как не видишь человека с гнилью внутри. Для тебя он всего лишь прохожий, пока не окажется за спиной с ножом в руках. Ты должна видеть саму суть и тогда попадешь из любой точки.

Дед Миша замолкает и всем видом показывает, что произнес великую истину и на сегодня он выдал весь запас слов. Пусть ведьма додумывает сама.

А как тут додумаешь? Что он имел ввиду?

Людмила пытается увидеть червоточину внутри тыквы. Пытается представить черную мякоть с белесыми прожилками плесени. Взмах! Кинжал снова улетает в кусты.

— Сейчас-то что не так?

— Дура ты, вот что, — хмыкает дед Миша. — Подай-ка кинжал.

Обсидиановое лезвие срезало ветвь клубники и теперь на рукояти рубином краснеет крупная ягода. Людмила отряхивает ее от земли и сует в рот. Вот, хоть какая-то месть за дуру.

— Кушай-кушай, только недавно настоем навоза обработал, — хихикает старик.

Людмила тут же отплевывается. Вытирает рот и выпрямляется. Дед Миша откровенно над ней потешается и показывает прокуренные зубы. Глаза поблескивают, словно задумал еще какую-то пакость и только и ждет удобного момента.

— Дедушка, покажешь — как это сделать или позволишь мне пару грядок вытоптать, пока я за кинжалом бегаю? — Людмила не может удержаться от ответной подколки.

Дед с кряхтением встает с чурбачка, что-то ворчит под нос о нынешней молодежи, жалуется на дряхлость и непогоду. В общем, изображает старика, который вот-вот отдаст Всеблагому душу. Людмила не верит ни секунде этого спектакля. Умирающий старик полчаса назад приволок чурбак на пятьдесят килограммов, да еще и на вытянутой руке. А теперь старается сделать так, чтобы девушка почувствовала свою вину и осознала значимость его деяний. Старый манипулятор. Она подает ему кинжал, еле сдерживая улыбку.

— Сосредотачиваешься на тыкве и мысленно половинишь ее. Как только образ в голове созрел — переноси его на тыкву. Что ты видишь?

Людмила и в самом деле заметила, как края разрезанной тыквы потемнели, а косточки стали коричневыми. Изнутри тыква словно бродит и вот-вот…

Тыква взрывается, когда ее касается кинжал. Куски разлетаются во все стороны, выплескивая на рубаху пугала противно пахнущую кашицу. Кинжал же застывает в верхушке шеста, чуть подрагивает рукояткой, словно негодует, что его используют для тренировки, а не для ранней забавы — рассекания вен.

— Поняла? — прищуривается старик.

— Вроде бы да.

— Тогда пробуй вон на той тыкве. Эх, молодежь, никаких тыкв на вас не напасешься, — старик с кряхтением садится на чурбак.

Снова и снова Людмила старается представить себе сердцевину тыквы. Снова и снова кинжал улетает прочь. Она уже собирается отчаяться и послать к темным силам вредного старика, который своими едкими репликами едва ли не доводит до слез, а может даже надеть на седины долбанную тыкву, которая никак не хотела показывать прогнившее нутро. Лишь гордость раз за разом толкает в спину и заставляет идти за улетевшим кинжалом.

Картинка не хочет накладываться одна на другую и тогда Людмила решает представить на месте тыквы лицо Павла Геннадьевича. Лицо расширяется, щеки вылезают за уши и хорошо накладывается на срез тыквы. Внутренность чернеет и в эту-то черноту и влетает кинжал… Тыква взрывается, как недавно взорвалась ее товарка от руки деда Миши.

— Хм, ты же не увидела гниль? — спросил старик.

— Увидела. Вот и бросила.

— Мне-то не ври, я ложь за километр чую. Ты кого-то представила?

Людмила потупилась.

— Понятно. Людочка, ты пойми — сердце может тебя подвести, а вот глаза вряд ли обманут, если сама не позволишь. Бери вон ту тыкву и бросай снова. Ты должна увидеть суть.

Третья тыква с мятым боком водружается на шесте.

— Выдохни. Закрой глаза. Расслабься. Тебе хорошо и спокойно. Дыши. А теперь открой глаза и посмотри на тыкву так, как будто собираешься приготовить из нее кашу для любимого человека. Смотри-смотри. А теперь представь, как разрезаешь…