Святилище

С айланта в углу тюремного двора упал последний воронкообразный цветок. Они лежали толстым, липким ковром, источая душный, приторный запах, приторность была тошнотворной, предсмертной, и вечером рваная тень листвы трепетала на зарешеченном окне, едва вздымаясь и опускаясь. Это было окно общей камеры, ее побеленные стены были покрыты отпечатками грязных ладоней, испещрены нацарапанными карандашом, гвоздем или лезвием ножа датами, именами, богохульными и непристойными стишками. По вечерам к решетке прислонялся негр-убийца, лицо его беспрестанно рябила тень трепещущих листьев, и пел с теми, кто стоял внизу у забора.

Иногда он пел и днем, уже в одиночестве, если не считать неторопливых прохожих, оборванных мальчишек и людей у гаража напротив.

- Прошел еще один день! Места в раю тебе нет! Места в аду тебе нет! Места в тюрьме белых людей тебе нет! Черномазый, куда ты денешься? Куда ты денешься, черномазый?

Хорес каждое утро посылал с Айсомом в отель бутылку молока для ребенка. В воскресенье он поехал к сестре. Женщина осталась в камере Гудвина, она сидела на койке, держа ребенка на коленях. Ребенок по-прежнему лежал в дурманной апатии, сжав веки в тонкий полумесяц, только в тот день то и дело судорожно подергивался и болезненно хныкал.

Хорес вошел в комнату мисс Дженни. Сестры там не было.

- Гудвин отмалчивается, - сказал Хорес. - Затвердил одно: "Пусть докажут, что это я". Говорит, улик против него не больше, чем против ребенка. Выйти на поруки он отказался б, даже если бы мог. Говорит, в тюрьме ему лучше. Пожалуй, так оно и есть. Дела его в той усадьбе уже кончены, даже если б шериф не нашел и не разбил котлы...

- Котлы?

- Перегонный куб. Когда Гудвин сдался, они стали рыскать повсюду, пока не нашли его винокурню. Все знали, чем он занимается, но помалкивали. А стоило ему попасть в беду, тут же на него напустились. Те самые добропорядочные клиенты, что покупали у него виски, бесплатно пили то, что он подносил, и, возможно, пытались соблазнить его жену у него за спиной. Слышали б вы, что творится в городе. Баптистский священник сегодня утром говорил о Гудвине в проповеди. Не только как об убийце, но и как о прелюбодее, осквернителе свободной демократически-протестантской атмосферы округа Йокнапатофа. Насколько я понял, он призывал к тому, что Гудвина надо сжечь с этой женщиной в назидание ребенку; ребенка следует вырастить и обучить языку с единственной целью - внушить ему, что он рожден в грехе людьми, сожженными за то, что его породили. Боже мой, как может человек, цивилизованный человек, всерьез...

- Это же баптисты, - сказала мисс Дженни. - А как у Гудвина с деньгами?

- Немного есть. Около ста шестидесяти долларов. Деньги были спрятаны в жестянку и зарыты в сарае. Ему позволили их выкопать. "Ей хватит, - говорит он, - пока все не закончится. А потом мы уедем отсюда. Давно уже собираемся. Если б я послушал ее, нас давно бы уже здесь не было. Умница ты", - говорит он ей. Она сидела рядом с ним на койке, с ребенком на руках, он потрепал ее за подбородок.

- Хорошо, что среди присяжных не будет Нарциссы, - сказала мисс Дженни.

- Да. Только Гудвин не позволяет мне даже упоминать, что там находился этот бандит. Заявил: "Против меня ничего не смогут доказать. Такие дела мне уже знакомы. Каждый, кто хоть чуть меня знает, поймет, что я пальцем не тронул бы дурачка". Но говорить о том головорезе не хочет совсем по другой причине. И знает, что я это знаю, потому что сидит, там, в комбинезоне, свертывает самокрутки, держа кисет в зубах, и твердит: "Побуду здесь, пока все не кончится. Здесь мне лучше; все равно на воле я ничем не смогу заняться. И у нее, глядишь, останется кое-что для вас, пока мы не сможем расплатиться полностью".

Но мне ясно, в чем тут истинная причина. "Вот уж не думал, что вы трус", - сказал я ему.

- Делайте, как говорю, - ответил Гудвин. - Мне здесь будет хорошо.

- Но он... - Хорес подался вперед, медленно потирая руки. - Он не понимает... Черт возьми, говорите что угодно, но тлетворность есть даже во взгляде на зло, даже в случайном; с разложением нельзя идти на сделку, на компромисс... Видите, какой беспокойной и подозрительной стала Нарцисса, едва узнав об этом. Я считал, что вернулся сюда по собственной воле, но теперь вижу... Как по-вашему, она сочла, что я привел эту женщину в дом на ночь или что-то в этом роде?

- Сперва я тоже так решила, - сказала мисс Дженни. - Но теперь, надеюсь, она поняла, что, какие бы ни были у тебя взгляды, ради них ты сделаешь гораздо больше, чем ради любой мзды.

- То есть она намекала, что у них нет денег, когда...

- Ну и что? Ты ведь прекрасно без них обходишься. - Нарцисса вошла в комнату.

- Мы тут беседовали об убийстве и злодеянии, - сказала мисс Дженни.

- Надеюсь, вы уже кончили, - сказала Нарцисса. Она не садилась.

- У Нарциссы тоже есть свои печали, - сказала мисс Дженни. - Правда, Нарцисса?

- Это какие? - спросил Хорес. - Неужели застала Бори с запахом перегара?

- Она отвергнута. Возлюбленный скрылся и бросил ее.

- Какая вы дура, - сказала Нарцисса.