Святилище

Присяжные совещались восемь минут. Застыв и глядя на Лупоглазого, они заявили, что он виновен. Лупоглазый, не шевельнувшись, не изменив позы, глядел на них несколько секунд в тупом молчании.

- Ну, черт возьми, - произнес он.

Судья резко застучал молоточком; полицейский тронул Лупоглазого за руку.

- Я подам апелляцию, - лепетал адвокат, семеня рядом с ним. - Я буду бороться во всех инстанциях...

- Будешь, не бойся, - сказал Лупоглазый, укладываясь на койку и зажигая сигарету. - Но только не здесь. Пошел отсюда. Иди прими таблетку.

Окружной прокурор уже готовился к апелляции, строил планы.

- Удивительное спокойствие, - сказал он. - Обвиняемый воспринял приговор... Видели, как? Будто слушал песенку и ленился взять в толк, нравится она ему или нет, а судья называл день, когда его вздернут. Должно быть, мемфисский адвокат уже вертится у дверей Верховного суда и только ждет телеграммы. Я их знаю. Эти убийцы делают из суда посмешище, и даже если мы добиваемся обвинительного приговора, все понимают, что он не останется в силе.

Лупоглазый позвал надзирателя и дал стодолларовую купюру. Поручил купить бритвенный прибор и сигарет.

- Сдачу оставь у себя, прокурим все деньги - скажешь.

- Вам, похоже, недолго осталось курить со мной, - сказал надзиратель. Теперь у вас будет хороший адвокат.

- Не забудь марку лосьона, - сказал Лупоглазый. - "Эд Пино".

Он произнес "Пай-нод".

Лето стояло хмурое, прохладное. Даже днем в камере было темно, и в коридоре постоянно горел электрический свет, он падал в решетчатую дверь широкой тусклой полосой, достигая изножья койки. Надзиратель принес Лупоглазому стул. Лупоглазый использовал его вместо стола; там лежали долларовые часики, пачка сигарет и треснутая суповая миска с окурками, сам он валялся на койке, курил, разглядывая свои ноги, и так шел день за днем. Блеск его штиблет потускнел, одежда измялась, потому что он лежал не раздеваясь, так как в камере было прохладно.

Однажды надзиратель сказал:

- Тут кое-кто говорит, что это убийство подстроил шерифов помощник. Люди знают за ним несколько подлых дел.

Лупоглазый курил, сдвинув на лицо шляпу. Надзиратель сказал:

- Вашу телеграмму могли не отправить. Хотите, я пошлю другую?

Стоя у двери, он видел ступни Лупоглазого, тонкие, черные ноги, переходящие в хрупкий корпус распростертого тела, шляпу, сдвинутую на повернутое в сторону лицо, сигарету в маленькой руке. Ноги находились в тени от тела надзирателя, заслоняющего решетку. Помедлив, надзиратель тихо ушел.

Когда оставалось шесть дней, он вызвался принести журналы, колоду карт.

- Зачем? - сказал Лупоглазый. Впервые за все это время он приподнял голову и взглянул на надзирателя, глаза на его спокойном, мертвенно-бледном лице были круглыми, мягкими, как липкие наконечники на детских стрелах. Потом лег снова. С тех пор надзиратель каждое утро просовывал в дверь свернутую трубкой газету. Они падали на пол и валялись там, медленно раскручиваясь от собственной тяжести.

Когда оставалось три дня, приехал мемфисский адвокат. Он без приглашения сразу же устремился к камере. Надзиратель все утро слышал его голос, просящий, сердящийся, убеждающий; к полудню адвокат охрип и говорил почти шепотом:

- Хотите, чтобы вас повесили? Да? Совершаете самоубийство? Так устали загребать деньгу, что... Вы, самый ловкий...

- Я уже сказал. Хватит.

- И вы допустили, чтобы это вам пришил какой-то мировой судьишка? Рассказать в Мемфисе - никто не поверит.

- Ну так не рассказывай.

Он лежал, адвокат глядел на него с яростным изумлением.

- Вот же бестолочь, - сказал Лупоглазый. - Черт возьми... Пошел отсюда. Ты мне не нужен. У меня все в порядке.

Накануне вечером пришел священник.

- Можно я помолюсь с вами? - спросил он.

- Не бойся, - ответил Лупоглазый. - Валяй. Не стесняйся.

Священник опустился на колени возле койки, где Лупоглазый лежал и курил. Немного погодя услышал, как он встал, прошел по камере и вернулся обратно. Когда священник поднялся, Лупоглазый лежал и курил. Взглянув в ту сторону, где раздавались, шаги Лупоглазого, священник увидел на полу вдоль стены двенадцать линий, проведенных горелыми спичками на равном расстоянии друг от друга. Две дорожки были заполнены аккуратными рядами окурков. В третьей лежало два. Перед уходом он видел, как Лупоглазый поднялся, пошел туда, раздавил еще два и тщательно уложил к лежащим.

В начале шестого священник вернулся. Все дорожки, кроме двенадцатой, были полны. Двенадцатая была заполнена на три четверти.

Лупоглазый лежал на койке.

- Пора идти? - спросил он.

- Еще нет, - ответил священник. - Попробуйте помолиться, - сказал он. Попробуйте.

- Валяй, - сказал Лупоглазый. - Не бойся.

Священник снова опустился на колени. Он слышал, как Лупоглазый поднялся, прошелся по камере и вернулся на место. В половине шестого пришел надзиратель.

- Я принес... - Он просунул в решетку сжатый кулак. - Это сдача с той сотни, что вы... Тут сорок восемь долларов... Постойте; я сосчитаю снова; точно не помню, но могу дать вам список... там цены...

- Оставь, - сказал Лупоглазый. - Купишь себе обруч.