Его изложение православного учения о Лицах Святой Троицы отличается чрезвычайной ясностью и отчетливостью. Отношения Божеских Ипостасей к сущности (οὐσία) Божества, так занимавшие тогдашнее христианское общество, и в частности кесарийскую паству, обозначены у него точно и определенно. Тон его речи даже и там, где проглядывает полемика с еретиками, спокойный. Он большей частью совсем не упоминает о них и только раз называет Савеллия, Маркиона и других в «Слове против савеллиан, Ария и аномеев».[879]
Излагая преимущественно положительное церковное учение, он делает только по местам намеки и указания на учения еретические; но указания эти так тесно связаны с общим ходом мыслей, что в них видишь как будто только необходимый вывод из предыдущего, а никак не полемическую приставку. Для примера приводим его рассуждение об отношениях Лиц Пресвятой Троицы из Слова «О вере»: «Отец — начало всего, причина бытия существ, корень живущих. Отсюда произошел источник жизни, мудрость, сила, неразнственный образ невидимого Бога, от Отца рожденный Сын, живое Слово, сущий Бог и сущий у Бога; сущий, а не привзошедший, существующий прежде веков, а не впоследствии связанный; Сын, а не стяжание; Производитель, а не произведение; Творец, а не тварь; сущий всем тем, чем есть Отец… Где Отец и где Сын, там узрим и Духа Святого, сосущественно и по естеству имеющего все — благость, правоту, святость, жизнь. Все это не приобретено Им и не впоследствии привзошло; но как от огня неотделимо, что он греет, и от света, что он светит, так неотделимо и от Духа, что Он святит, животворит, что Он — благость, правота. Поэтому Дух состоит там — там, в блаженном естестве; не ко множеству причисляется, но умосозерцается в Троице; единично возвещается, а не включается в сочетание многих. Ибо как Отец един и Сын един, так един и Дух Святой. Посему не ищи в тварях Того, Кто выше твари, освящающего не низводи в ряд с освящаемыми».[880] Выделенные нами слова, очевидно, касаются ариан и духоборцев, но в них, в связи с общим ходом мыслей проповедника, так мало заметен полемический характер, что кажется, будто св. Василий Великий только предостерегает своих слушателей от возможности заблуждения, нигде не существующего и никому не известного, а никак не указывает на действительный исторический факт. Такое спокойное отношение к заблуждению — плод глубокой и непоколебимой веры в правоту своих убеждений — всегда было присуще св. Василию Великому: он одинаков в этом отношении как в области теоретического мышления — в своих полемических трактатах против еретиков, так и в практической жизни в своих столкновениях с живыми людьми. Преосвященный Филарет в своем «Историческом учении об отцах Церкви», разобрав полемический трактат св. Василия против Евномия, о его полемических приемах делает такое замечание: «С утешением для чувства христианского, с покоем для испытательного ума каждый может читать такое сочинение, каково сочинение св. Василия против Евномия. При рассмотрении сочинения прежде всего и почти на каждой странице представляется возвышенный, благородный тон, в каком великий учитель обличает своего противника и излагает свои собственные мысли. Прекрасны следующие слова его об Аэции в начале первого его слова: „Не буду я говорить о нем, какими науками он сначала занимался, как ворвался на пагубу в Церковь Божию, чтобы не показаться мне укорителем, забывшим долг обличителя“. Это правило выдержано св. Василием в продолжении всего сочинения. Он слишком далек от того, чтобы унижать в своем лице лицо защитника истины жесткими, запальчивыми укоризнами своему противнику. Как ни дерзки были по местам возражения и выражения Евномия, ответ на них у св. Василия — или молчание, или спокойное, но дышащее благочестием указание на их дерзость. Преследуя шаг за шагом первого диалектика из арианских диалектиков, он останавливается на каждой важной мысли, но не входит в пустые тонкости диалектики, бесплодные для ума и для сердца. „Не хочется мне обличать суетность слов сих, — говорит св. Василий, приведя один из пустых софизмов Евномия, и прибавляет: — Тот, кто только спорит некоторым образом, походит на пустослова“».[881]