Святки без оглядки (СИ)

– Дык... – попыталась оправдаться она, но на нее дружно зашикали. Девки осторожно отступали от стола, тихонечко, чтоб не приведи господи, ничем не громыхнуть, а просто по-быстрому схватить шубейку и выскочить на улицу.

Тем временем петух, пригревшись в тепле избы, распустил перья и, лениво приоткрыв один глаз, сурово огляделся. К всеобщему удивлению и вопреки собственным правилам, Клёкот Петрович продолжал спокойно восседать на столе, вероятно плавая где-то в курином полусне. Ему явно импонировало столь активное внимание, а разглядев разбросанные вокруг угощения и драгметаллы, он и вовсе приосанился и гордо выставил вперед одну лапу.

Девки дружно охнули, но тут же заметили, что Петрович ненароком наступил на колечко Федоськи.

– Гляди-ка, – прошептала Дашка. – Твое кольцо отметил! Как есть в энтом годе замуж выйдешь, да точно за боярина!

Федоська смерила всех высокомерным взглядом.

– И что встали, как коромысло проглотили? Надо уважить чудо-вестника. А ну, заводи!

Называть Клёкота Петровича петушком разве что Гришка-юродивый отважился бы, поэтому песню быстро переделали:

– «Клёкот Петрович-батюшка, в круг выходи, счастье мое отыщи, правду открой, ничего не таи!»– в полголоса, почти шепотом пропели девчонки.

Хищный птиц открыл второй глаз, повернув голову вбок, подозрительно покосился на угощение и неожиданно клюнул приглянувшееся ему зернышко прямо из колечка Глаши!

Колечко встало на ребро, покатилось и бухнуло под стол.

– Во! – резюмировала Дашка, – Глашка замуж выйдет, да жених ее обратно возвернет!

– Не-ет, – поправил кто-то из девок. – Жених сватать приедет, да так и помрет от красоты невиданной!

Девки засмеялись, а Глаша, выудив кольцо из-под стола, грозно заявила:

– С петухом гадают на полу, не знали что ли? С чего ты, Федоська, на стол его втащила?

Клёкот Петрович несанкционированных разговоров не поощрял, поэтому, растопырив крылья, выдал первое предупредительное «Ко-о». В избе ему нравилось больше, чем в холодном курятнике, поэтому разгром учинять он не спешил, а поскольку барышни резких движений не делали, а просто восхищенно пялились на его непревзойденное величество, до поры до времени милостиво прощал им их присутствие.

Конечно, Клёкоту Петровичу было бы гораздо приятней, будь вместо них в его чудесном сне породистые курочки, но сон сам по себе был так приятен, что «просыпаться» он не торопился.

Девки, быстро скумекав, что временной заторможенностью петуха грех не воспользоваться, подкинули еще зерна и хотели было снова затянуть заговорную, но тут случилось страшное.

Кузнецовская Дашка то ли простыла, на празднике гуляючи, а может, просто шерстинка в нос попала, но девка сморщилась, пожевала губу и вдруг оглушительно и зычно чихнула.

От богатырского чиха проснулся Федоськин кот, все это время сладко дремавший на подоконнике, подскочил, ударившись об оконную раму и по инерции отскочил на стол, где и налетел на возмущенно растопырившего крылья Клёкота Петровича.

Даже с полусна узрев масштаб назревающего конфликта, кот поспешил ретироваться со стола, сбив при этом пару свечей, но было уже поздно.

Клёкот Петрович, взревев громовое «Кто-о?», бросился на несчастного бедолагу, который в свою очередь, не будь дураком, тут же нырнул под ноги хозяйке. Заорав дурным голосом, Федоська отшатнулась к печке, где споткнулась о кочергу и упала в лукошко с заготовленным на зиму луком.

В избе стало заметно веселее. Крики, вопли, ругательства, причитания, хлопанье крыльев, кошачий ор – все смешалось в один бесовский хоровод. С шестков с грохотом посыпалась посуда, щедро устилая пол мелкими черепками.

Шум поднялся такой, что проснулись и мамаша, и бабки, и братья Федоськи, и даже папаша, напившийся вусмерть накануне и не планировавший приходить в сознание еще, как обычно, дней пять, тоже в ужасе вскочил и бегал по горнице вместе со всеми в поисках выхода.

В деревне проснулись собаки, подняв дружный гвалт, плавно переходящий в вой как по покойнику. Да что тут говорить, орали так, что и покойники на кладбище наверняка повскакивали, или поглубже в землю зарылись.

Девки не глядя хватали одежду и, сметая все на своем пути и спотыкаясь друг через друга, ломились к выходу. В двери образовалась пробка.

– Свечку затуши, пожар устроишь!

– Пожа-а-ар!

– Где пожар?! Полоумная, прости хосподи!

– Отцы небесные, спаситяяя-помогитя, пощадитя душу мою грешную, как есть всю поломали, ни одной косточки целехонькой не осталось!

– Люди добрые, да что ж это деется? Ни за что, ни про что живую душеньку убивают, отойди уже от двери, дура!

– Укусил! Аааааа! Батюшки мои, святые угодники, всю руку же по локоть откусил!

– Чаво орешь как оголтелая? Кто укусил? Петух?

– Кот укусил твой окаянный! Под шубу забился, подлюга, всю руку по локоть оттяпал!

– Мать честная, царица небесная, защити!

Федоська, забившись в угол, прикрывалась печной заслонкой как рыцарь щитом.

– Глашка! Мешок хватай! Да на голову ему... Куды? Петуху! Энто кот! Да что ж ты криворукая!