– Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь – все одно какая дурная башка вляпается!
– Нельзя! – строго погрозила пальцем бабка. – Не бесовское оно, а заговоренное!
– Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? – не унимался дед.
– Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду – не нечистый енто, а девка бестолковая...
– Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло?
Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое.
– А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается... – пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков.
– У самого царя-батюшки что ли? – ахнула бабка. – Дык ты, девка, кровей царских али как?
– Царя-я-я..? – удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все – ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари... Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного... До него вроде царь Горох был, а после – Берендей. Или наоборот? Ну это неважно.
– Это Иван Грозный что ли? – поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она.
– Хех, – усмехнулся дед. – Каких там царских? Холопка и есть холопка.
Снеженика задохнулась от возмущения.
– А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там... Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже.
– Двадцать первом? – хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. – Подалее меня ушла... Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст...
Снеженика напугалась:
– Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? – она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. – Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! – и Снеженика снова взвыла.
– Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится...
– Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь!
– Значит, научишься, – уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: – То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки – не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь – вернут они как было, уж мне-то верь.
– А жених? – ужаснулась Снеженика, вспомнив про Вадьку. – Да он эту вашу Глашу... она же... Он же меня бросит! Ааааа!
– Хех! Коли по судьбе тебе – не бросит! – улыбнулся дед Данила. – Судьба, что петля, затянет, да не выпутаешься! Я вот не выпутался...
– Ах ты ж, старый... – начала было бабка Анисья, но ее прервал истошный визг со двора.
В сенях раздался топот ног, потом грохот ведер и вопли. Дверь отворилась, хлопнув о стену так, что с нее посыпалась побелка, в избу ворвался поток морозного воздуха, потом испуганный с вздыбленной шерстью и глазами в полморды кот, и наконец, девчата, толкаясь и вопя, посыпались через порог.
– Бабусь, там Клёкот Петрович взбесился! Рычит и даже на кур кидается! Ульянку за коленку укусил! – задыхаясь и хватая ртом воздух, как от быстрого бега, доложила одна. – А ты, дедусь, отца Игната возвертай! Как есть бес в его вселился, гнать надо!
Глава 10
– Наконец-то! Ты чего так долго?! – Ксюха, едва открыв дверь, буквально за грудки втащила Вадика в квартиру.
– Долго? – удивленно переспросил тот. – Семь утра!
– А мы тут, знаешь ли, с пяти не спим!
Вадим недоуменно оглядел Ксюху: в мятой пижаме, вся всклоченная, короткие черные волосы торчат в разные стороны, бледная как полотно и глаза в пол лица: то ли со сна, то ли на эмоциях.
Она трясущимися руками приняла у него куртку и, повесив ее мимо вешалки, настойчиво потащила Вадика в комнату.
– Ксень, да что у вас стряслось-то? Трезвонишь ни свет, ни заря! Я ни черта не понял!
– А уж я-то как не поняла! – охотно поддержала Ксюха, заталкивая его в спальню. – Твоя благоверная, вот ты и разбирайся, какая извилина у нее за какую зацепилась, и где переключатель сработал. А то я уже за свой рассудок переживать начинаю!
– Чего? – выгнув бровь, Вадим снова недоуменно уставился на нее, но Ксюха резво развернула его за плечи.