Святки без оглядки (СИ)

Бабка Анисья покряхтела, подкрутила фитилек у керосиновой лампы, чтоб горел поярче, и снова взялась за прялку. Тихо вертится резное колесо: монотонно, размеренно, убегают из сморщенных пальцев старухи шерстяные волокна, скручиваются косицей, да скользя тонкой нитью, на вьюшку наматываются.

– Да чур тебя, оглашенная. Слухай далее. Дык я и говорю – мужик. Да ладный-то какой: высокий, да грудь колесом, и шуба-то на нем соболья, да шапка с каменьями драгоценными. Ну, думаю, уж свезло, так свезло. Не иначе сам князь, али боярин какой в суженые мне досталси. А он то одним боком повернется, то другим: рисуется аки петух да на ярмарке, будто мне понравиться хочет.

– А ты?

– А что я? – бабка Анисья утерла двумя пальцами уголки рта и ухмыльнулась. – А я уж влюбилась, да планы на свадебку строю. И все-то мне в нем любо: и борода златая, и усы, и удаль молодецкая, да вот глаза рассмотреть не могу, какого они цвета – пёс его знает.

Она снова остановилась, сменила вьюшку на новую и продолжила:

– И вот пытаюсь я их рассмотреть-то, значит, а он как понял – наклоняется и – батюшки святы! – гляжу, а глазья-то у него желтые, да зрачки в них вертикальные прямо как у нашей кошки Остапки!

– Ой! – в один голос обмерли девки.

– И вот он вперил зыркалы свои бесовские, да клешню свою ко мне тянет. Гляжу я, а на ей волосья черные, да когтища аки у волка. Тянет он енту лапищу-то, а она того и гляди из зеркала выскочит...

– Бабусь! Хорош девчат пужать! Ты посмотри, они же теперя и вовсе до свету не уснут! – Глаша бухнула у печи вязанку поленьев, скинула тулупчик и, стряхнув с него снег, бросила на скамью у печки. Бабке только волю дай – она ж своими россказнями кого угодно до падучей доведет, это ж надо – додумалась девчат восьмилетних под Святки пугать.

– Дык я, можа, специально, в целях воспитательных, шоб не повадно было беса тешить, – хмыкнула бабка, а девчонки возмущенно засопели.

– Почто всё испортила, Глашка? – недовольно надула губки Ульянка, оборачиваясь к старшей сестре. – И почто дома до сих пор? Девки сегодня у Федосьи собралися и тебя звали. Шла бы, погадала что ли, а то так никогда замуж и не выйдешь!

– А ну цыц, еще цыплячий гребень учить меня будет! – насупилась Глаша. Гляди-кась, мелочь шкодливая, а поди ты, все она знает: кто да где, да по какому поводу. – А ну, кыш спать!

– Вот еще! – тут же поддержала сестренку Дуняшка. – Замуж выйдешь, вот мужем и командуй, а к нам не лезь! Бабусь, дык что дальше-то было с лапищей?

– Ну ладныть, и хватя на сегодня, – неожиданно поддержала Глашу бабка Анисья, видя как та, вспыхнув не хуже полена, что сейчас в печурку подкинула, возмущенно хлюпнула носом. – И впрямь, поздновато уже. Давайте-кась, козочки мои, на печку прыгайте, а чем закончилось, я завтрева скажу.

Девчата неохотно стекли с сундука и, мстительно зыркнув на Глашу глазищами, понуро поплелись к печке.

– Давайте, давайте, – подбадривала их бабка Анисья, подсвечивая полати керосинкой. – Шалю пуховую бросить? Экий морозец сегодня разыгрался, ажно труба гудить. Глашка, надобныть Маньку в сени из сарая забрать, суягная она. Эдак ежели в ночь разродится, дык замерзнет козленочек, жалко.

– Приведу, приведу...

– И кота запусти, вчерась поутру пришел: вместо усов сосульки, об косяк зацепил – как есть все усы поломал, – Анисья, кряхтя, распрямила спину и шаркающей походкой направилась в свой закуток за печку.

– Да всех пущу. Трезора тоже? – Глаша накидала дров в печь и теперь ворошила их кочергой. Огненные искорки веселым роем взметнулись над углями, разлетелись с пеплом, оседая на празднично цветастую юбку девушки.

– А куды собралась-то? – бросила на нее мимолетный взгляд бабка. – Няужто к Федосье? Дык припозднилась ты чёй-то, девки давно гуляють...

– А я про что? – свесилась с печки Ульянка. – Вечно ты опаздываешь, этак всех женихов разберут, останется тебе колченогий Кондрат да Гришка юродивый, – девчата завозились, тихо хихикая.

– И те сватать не станут, – щедро добавила от себя Дуняшка, и обе покатились со смеху.

– Уть вам, тараканья школота! – погрозила керосиновой лампой бабуся. – Эки языкастые занозы, прости господи, все в мать, как есть одна к одной!

А вот Глаша в отца пошла. Скромная, молчаливая, да телосложения богатырского. Не девка, а кровь с молоком! Такая и коня на скаку остановит, и мужика на коне, да и телегу одной рукой развернет. И все-то в ней складно да ладно: и коса толстая ниже пояса, и румянец в пол лица, и грудь арбузами, да вот поди ты... Не сватали ее парни, и дожила она в девках, страшно сказать, аж до двадцати пяти лет.

И попробуй пойми, что за оказия такая. Девка со всех сторон вроде справная. Да и в руках у нее все спорилось да ладилось: огород на зависть, куры жирные, а уж пироги такие печет, что ум отъешь. Чего греха таить, с семнадцати лет одна на себе все хозяйство тянет! Да какое хозяйство! И птица, и корова, и свиньи! А еще сад, огород и дом, да две сестренки-двойняшки, да бабка Анисья, да наполовину парализованный дед Данила.