Александра Петровна пылко возразила:
- Помилуй, дорогой! Да захоти Соня, я тотчас бы ее благословила! И ты, верно, не был бы против. Много в монастырь не ушла, где уж замуж! И разве ей плохо у нас?
Мартынов умолк, о чем-то думая.
- Соня права, - изрек он наконец, - более откладывать нельзя. Надобно искать Мише учителя или отдавать его в пансион.
- Как в пансион? - испугалась Сашенька. - Он ведь совершенный ребенок!
Владимир захлопнул журнал.
- Позволь тебе напомнить, shere amie, в его лета ребята отличались в войне с Наполеоном.
Сашенька вовсе переполошилась:
- Полно, ты преувеличиваешь, Володя. Да и времена теперь иные... Однако учителя непременно сыщем.
Она отставила допитую чашку, лениво поднялась с диванчика.
- Не желаешь ли взглянуть на хижину Робинзона Крузо? - улыбаясь, спросила мужа.
- Иди, душенька, я следом поднимусь.
В одиночестве он закурил сигарку и глубоко задумался. Предметом его печальных размышлений была Соня. Владимир Александрович чувствовал перед ней вину, которую не мог искупить вот уже девять лет. Когда Соня осиротела, он не задумываясь взял кузину в свой дом. Она сама нашла себе занятие, никто не принуждал девушку нянчить и воспитывать племянников. Соня получила недурное образование при жизни родителей, она много читала, отличалась даже некоторой ученостью. Ей доставляло удовольствие делиться знаниями с малышами, возиться с ними, наставлять, обучать. К тому же в этой, на первый взгляд, засушенной, старообразной особе, скрывалась детская природа, некая наивность и целомудрие, что позволяло ей без труда находить общий язык с детьми.
Однако собственная жизнь Софьи Васильевны не сложилась. Она будто приняла обет безбрачия, никогда не выезжала, у нее не было подруг, вся жизнь Сони проходила в доме брата. И в этом был виноват Владимир. Он с легкостью принял Сонину жертву и не задумывался, каково ей. Теперь же, лишь предположив, что кузина влюбится и выйдет замуж, он ощутил подобие ревности.
С пятнадцати лет Соня безраздельно принадлежала ему, а после его семье. Без нее немыслима жизнь в доме! Владимир усмехнулся своим мыслям. Это всего лишь воображаемая опасность, с чего он так растревожился? "Да вы эгоист, Владимир Александрович!" - подумал он и вовсе рассердился на себя. Он погасил сигарку и направился в Мишину комнату.
Амалия делала ставку на этот вечер, потому она так настойчиво зазывала Мартынову и весьма огорчилась, не дождавшись ее появления. А вечер удался. Веселились напропалую. Разве только Митенька Волынцев остался недоволен: он готовился к мести, а затея провалилась. Эта гордячка не явилась и спутала все карты. Амалия была готова рискнуть не шутя. Она полагала в бокал с вином подсыпать сонный порошок и вручить его Мартыновой. А после эта хваленая недотрога должна была проснуться возле Митеньки. И пусть потом Амалию осудят, пусть не поверят в измену Мартыновой, останется слушок, который поползет по Москве, обрастая подробностями. А где есть запах сплетни, чистой репутации конец. Нет дыма без огня. И еще одну истину усвоила Амалия совершенно: человек может судить о других лишь в меру собственной морали. Когда в твоей душе нет и помина порядочности, верности, чести, то как их вообразить у других? В глубине души многие охотно поверили бы в тайную порочность Мартыновой, а там и до открытого осуждения недалеко. Королева должна лишиться своего трона, кумир должен быть повержен.
- Полно дуться, - утешала Амалия Митеньку, - я найду способ удовлетворить нашу жажду ниспровергателей авторитетов. А пока займитесь вон той хорошенькой девицей. Она ошибкой попала в мой дом: тетка ее недоглядела. Юная особа весьма любознательна, вам и карты в руки.
Митенька приценился к хорошенькой барышне. Она с восторгом следила за фокусами Грюнбаума, по-детски визжала и хлопала в ладоши, когда фокус особенно удавался. Волынцев вмиг преобразился, в лице его появилось нечто лисье, и он придвинул свой стул к стулу девицы. Амалия отошла в пустую диванную, где царил полумрак, закурила пахитоску в длинном мундштуке и задумалась.
Она припомнила короткий, но сладостный роман с Мартыновым на заре ее юности. Владимир так же был юн, чуть более двадцати. Перед его обаянием не могла устоять ни одна московская барышня. Что уж говорить о вчерашней институтке? Однако Мартынов не был ее первой любовью. Амалия поморщилась, вспоминая, как спешно ее отослали в Петербург, в пансион, подальше... Виновна ли она была тогда? И кто виновен в том, что мать ее в ту пору уже утратила красоту и поблекла, а она, Амалия, была уже вполне женщина и какая! И то сказать, в шестнадцать лет она расцвела чудесно. Мог ли молодой отчим устоять перед ней? Теперь уж их нет на свете... Мать скоро угасла, оставив Амалии недурное наследство, а отчим свел счеты с жизнью, выпив яд. Он не вынес одиночества и всеобщего осуждения.