Святое дело

— Я же пошутил, — примирительно сказал Ярцев, опускаясь на стул. — Неудачно, согласен. Но нельзя же с кулаками набрасываться. Бедная рыбка! — Он поднял консервную банку и поставил ее на стол. — Хорошо, что ты только в собственном соку. Это тебя и спасло! — Рассмеялся, сознался без фальши: — Я думал, ты меня и в самом деле двинешь разок.

— Струсил?

— Еще бы! Налетел чертом! Очи горят, и пена на губах.

Краснов инстинктивно прижал руку к губам.

— Ты и в самом деле поверил, что пена выступила! Дай воротник поправлю. — Он приблизился к нему и повернул спиной к себе.

— Спасибо. Но учти — в следующий раз поколочу.

— Ну тебя, бешеный! — Легонько подтолкнул в спину: — Иди. Не вздумай только в высшем обществе дебош устраивать! Пока!

— Не беспокойся. Счастливо оставаться.

— Нет, я тоже ухожу. На свидание. Это уже правда. Ключ свой не забыл?

Павел молча вышел, праздничного настроения как не бывало.

После ухода с квартиры Пироговых он ни разу не виделся с Надей, избегал ее. Но в вечер открытия Дома офицеров, который перенесли на восьмое ноября из-за неполадок в отоплении, встреча была неизбежной. Павел боялся встречи и все-таки ждал ее, хотя упрямо не желал признаваться себе в этом. Нет, теперь ему незачем будет идти…

«К полковнику еще рано. Торопиться нечего. Нужно явиться вовремя, точно в восемь, а сейчас — без четверти. Неудобно прийти раньше всех. Что из того, что я самый молодой и всего лишь лейтенант? «Птенчик-лейтенант». Хм! Все-таки Ярцев остроумен. И душа у него отходчивая. Наверное, поэтому ему и прощают многое. Засиделся он на должности командира взвода. Как он сказал однажды, постукивая папиросой по коробке «Казбека»: «Вот так и я: какой уже год мчусь к ослепительной вершине — и все на месте!» Витиевато, конечно, и мрачно. А в другой раз пропел на мотив воровской песенки:

Мирных лет банальные невзгоды,
На погонах разъединственный просвет.
Лейтенант, седеющий на взводе,
Ни карьеры, ни любви, тара-ра, нет!

Фрондит, рисуется. И ужасный циник!..

Нет, при мне, во всяком случае, он гадко шутить больше не будет, не посмеет. Я не допущу этого.

«Птенчик-лейтенант!» Владимир Ярцев превосходно знает, где и как держать себя. А как ты будешь выглядеть за столом твоего командира полка? В каком углу зажмут тебя могучие дамы? Ярцев фиглярничал, это ясно, а настроение испортил».

Вокруг одиноких фонарей стаей ночных бабочек кружились снежинки. Глубокие следы на белой дороге были засыпаны нежным пухом; при каждом шаге вздымалось легкое облачко.

Свет автомобильных фар слепил глаза. Краснов зажмурился, наклонил голову. Под сапогами вспыхнуло фосфорическое сияние. Будто он шел и сам освещал себе путь. Машина прошла мимо, сгустилась ночная синь, под ногами погасли волшебные фонари.

Который час? Семь минут девятого! И идти еще минут пять, не меньше. Зря он пошел дальней дорогой.

Решетку у порога успело заснежить. Неужели все уже в сборе? А может быть, никто еще не пришел?

Краснов принялся отбивать налипший на подошвы снег. Неожиданно отворилась дверь.

— Звонили?

— Нет, — растерянно ответил.

— Ну, хорошо, — полковник Родионов дотронулся рукой до кнопки звонка. — Испортилась что-то наша сигнализация, к шагам прислушиваемся. Ух какой снег валит! Погодите, веничек дам.

Вешалка в маленькой передней распухла от шинелей и дамских пальто.

— Ничего, мы и вашу пристроим, — сказал Родионов, отбирая шинель.

— Я бы и сам, — смутился Краснов и зашаркал ногами о мокрый половик. Из-за дверей, ведущих в комнаты, приглушенно доносились голоса, смех.

— Довольно, пойдемте! Не пугайтесь только, промежуточный пункт — кухня.

Пожилая, но статная женщина в темно-синем шерстяном платье, в белоснежном переднике захлопнула дверцу духовки. На Краснова внимательно взглянули строгие, еще очень молодые глаза; полное лицо, румяное от раскаленной плиты, осветила мягкая улыбка.

— Здравствуйте…

— Добрый вечер, — глубоким грудным голосом приветливо ответила женщина, подавая руку. — Варвара Ильинична. Очень приятно. Проходите, пожалуйста.

— Скоро? — спросил Родионов. — Может, помочь?

— Нет, нет. Иди к гостям. Проходите, пожалуйста, — повторила Варвара Ильинична гостю.

Они вошли в небольшую светлую комнату.

У печки, рассевшись полукругом, тихо беседовали несколько женщин. У окна громко разговаривали мужчины. Несмотря на открытую форточку, вокруг абажура плавали голубые разводы дыма.

— Прошу любить и жаловать! — громко сказал Родионов.

Дамы на миг повернули головы, молча кивнули и снова занялись своей таинственной беседой.

— Вот! — обрадованно закричал приезжий полковник с буденновскими усами. На груди его в четыре ряда пестрели орденские планки. — Идите сюда, лейтенант Краснов, Павел Алексеевич!

— Великолепная у вас память! — умилился подполковник Юзовец.

— Вот, — заранее торжествуя, заговорил полковник, — сейчас он нам скажет. В котором часу вы являетесь на службу?

Подполковник Юзовец настороженно вытянул шею.

— Как когда, — неуверенно ответил Краснов, не уловив цели вопроса.