Святое дело

Ни Алхимов, ни другие не знали и не могли знать, что война только начинается, Великая, Отечественная война. И не знал, не понимал в тот час Алхимов, что, пережив этот день, он как бы родился во второй раз. Солдатом.

Потом были другие бои, ранение на Черной речке. Пуля ударила по затылку. Ударила — на излете уже была. Отключила речь, парализовала ноги. Товарищи оттащили Алхимова, передали санитарам. И тут вдруг вернулась речь, Алхимов начал ругаться. Голос не долетал до фашистов, но так было легче.

Второй раз его ранило у Пулкова, опасно. «Еще полтора миллиметра — и…» — сказал хирург. Пришлось отлежать больше месяца на госпитальной койке в блокадном Ленинграде. И опять на передовой, в родном 19-м стрелковом полку…

В топких болотах под Тосно, когда в роте осталось трое — студент Горного института Женя Попов, ленинградский рабочий Миша Рейнгольд и Алхимов, — его, как временно исполняющего обязанности командира роты, вызвали в полк. «Садись, оформляй похоронки», — печально велел начштаба. Пока Алхимов рассылал скорбные вести во все концы родной земли, тяжело ранили Попова и убили Мишу…

В конце сорок второго Алхимову приказали собираться в далекий тыл. В полк поступило распоряжение откомандировать в артиллерийское училище пятерых солдат и сержантов из бывших студентов. Алхимов пытался отбиться. Ничего не вышло. «И не трепыхайся, — устало сказал начштаба. — Мне еще четверых подобрать надо. А где? Откуда? — Мрачно закончил: — Сам знаешь, сколько вас осталось, добровольцев. Ты в Ленинграде, в Финансово-экономическом учился? Вот, математик, значит, а в артиллерии главное что? Точный расчет».

Алхимову повезло: после училища его сразу направили в действующую армию, на Западный фронт. Он обрадовался: а вдруг по пути хоть на минуту попадет в родные края!

Надежда оправдалась, и удалось выкроить полсуток… Поезд приплелся в Смоленск в полночь. Дальше, в сторону Витебска, где шли тяжелые бои и поэтому в ночи виднелись огромные всполохи огня на небе, пришлось добираться своим ходом. Но зато и родная деревня Никулино тоже находилась в стороне фронта по Витебскому шоссе. Вот какое счастье привалило!

Родной Смоленск, где проучился четыре года в техникуме, было не узнать. Сплошные развалины, горы щебня на улицах, красная от кирпичной пыли поземка… С трудом нашел попутную машину, идущую по Витебскому шоссе в сторону фронта.

— Километров двадцать подброшу, по дороге, но свернуть не смогу, — предупредил солдат-шофер. — Так что, товарищ лейтенант, в сторону от шоссе — ножками. Далеко от перекрестка? Ну, четыре километра — не расстояние!

Алхимов хотел отблагодарить солдата банкой тушенки.

— Обижаешь, товарищ лейтенант… Да и самому пригодится, еще как! Давно тут не был? А-а, тогда ясно-понятно. Ну поглядишь еще. Все разорили, пожгли гады! Сызнова начинать придется.

Вокруг было пустынно. Ни людей, ни повозок, ни огня. И — ни одного живого звука, только скрип морозного снега под сапогами. До боли знакомый путь — и тоже будто чужой. Не сразу понял отчего, но, приближаясь к деревне, догадался: исчезли с лица земли дубовые и березовые рощи и перелески, даже старинный школьный сад и тот вырубили. И словно не было никогда знаменитой на всю Смоленщину Вонляровской школы. Рубленое двухэтажное здание с резными наличниками на окнах сгорело дотла. Семь осеней, семь зим, семь весен бегал сюда из родной деревни. Иногда в разношенных ботинках с чьей-то ноги, иногда в лаптях, которые особенно хорошо умел плести дед Григорий, а иногда и босиком — как придется. Лишь поближе к окончанию школы, когда образовался колхоз, жить стало побогаче и веселей.

Снежный ветер накручивал холмы и заструги на пепелищах и вокруг обездоленных печных труб.

Такая же картина предстала и в следующей деревне…

Только теперь дошли до сердца слова шофера: «Сызнова начинать»… И деревни, и города, и заводы. И сколько же понадобится леса, металла, средств! Людского труда — это само собой.

За сожженной деревней, по другую сторону взгорья, находилось Никулино. Замедлив шаг, присел на пенек. Не отдыха ради: оттягивал, боялся, что от родной деревни также ничего не осталось.

За несколько метров до вершины пригорка он не выдержал, побежал и враз остановился наверху. В лощине отсвечивали зелено-голубым заснеженные кровли изб. В нескольких местах дерзко пробивались через занавешенные оконца желтые огоньки.

Без труда отыскал он свой дом и, в изнеможении от бега и волнения, остановился. Скрипнула дверь, наружу вышел парнишка лет пятнадцати в накинутом на плечи явно чужом полушубке.

— Эй, — вдруг осипшим голосом позвал Алхимов.

Парнишка безбоязненно приблизился и, ничего не спросив, упредил:

— Другую избу ищите, дяденька офицер, — новомодное слово «офицер» выговорил с удовольствием, увидев на зеленых погонах по маленькой зеленой звездочке. — Тут иголку и ту воткнуть некуда.

— Как вы уцелели — люди, дома? — удивился Алхимов.

Парнишка засмеялся, открыв щербатый рот.