Святое озеро

Сход длился три дня… Много различных предложений составлялось крестьянами и отвергалось вследствие каких-нибудь неудобств. Общество разбилось, на несколько партий. Одни настаивали на том, чтобы положиться на милость начальства и, ввиду крайнего разорения, если отберут озеро, немедленно хлопотать об отдаче его в надел. Вожаком этой партии был старик Бахлыков, но немногие держались его мнения. Иные говорили, что лучше совсем молчать, что если ранее не знали о существовании озера, то не узнают и теперь. Большинство крестьян, в том числе голова, волостные чины и другие влиятельные в волости лица, отстаивали предложение Петра Никитича и под конец склонили в пользу его все общество. На третий день, около часу ночи, Петр Никитич прочитал, наконец, обществу составленный им приговор следующего содержания: "Мы, нижепоименованные государственные крестьяне разных сел и деревень X-ой волости, Т-ого округа и губернии, полноправные домохозяева, быв в общем собрании, обсуждали содержание предъявленного нам циркулярного предписания Т-ой казенной палаты, от 12 октября сего 185… года за № 13746, и постановили: составить сей общественный наш приговор в том, что на земле, приписанной к нашей волости, в 65 верстах от населенных нами мест, среди болот и лесов, имеется не вошедшее в земельный надел наш озеро, называемое Святым. Так как вышереченное озеро безрыбно, то, по единогласному нашему мнению, по зачислении такового в казенную оброчную статью, по непригодности оного ни к какому пользованию, не найдется желающих взять его в аренду. В том, что приговор сей учинен нами по добровольному и совокупному нашему соглашению, подписуемся…"

Не успел еще крестьянин, подписывавший за общество приговор, окончить работу, как общество постановило прибавить Петру Никитичу сто рублей жалованья и купить ему на общественный счет корову и лошадь. "Ты и умирай у нас писарем! — кричали ему крестьяне. — Буде и женишься когда и детками бог благословит тебя, мы и их за твое добро не покинем, и их обстроим, не пойдут ужо по миру! Дай бог тебе веку за твое раденье об нас!" — кричали ему сотни голосов.

-

Харитон Игнатьевич, со дня на день с нетерпением ожидавший приезда Петра Никитича, встретил его небывалым угощением. На столе, покрытом чистою скатертью, стояла бутылка мадеры, тарелка с пряниками, на другой тарелке были нарезаны тоненькими ломтиками балык, походивший скорее на кирпич, и паюсная икра с подозрительными зелененькими жилками по краям. Пирог из свежепросольного муксуна завершал закуску. Даже как будто и комната в ожидании его была прибрана почище. Широкая перина, покрытая одеялом, сшитым из ситцевых лоскутков, гордо высилась на двуспальной кровати. Сундуки были покрыты ковриками, чистые холщовые половики скрывали косой расщелившийся пол. Беседа давно уже длилась между ними, не касаясь интересующего их дела. Казалось, ни тому, ни другому не хотелось поднять щекотливого вопроса, хотя наблюдательный Харитон Игнатьевич по первому взгляду на веселую наружность гостя понял, что дело кончилось успешно.

— Испей мадерцы-то, что ж ты! — поминутно приглашал он. — Я ждал тебя, готовил угощение, а ты и не касаешься ни к чему!

— А очень поджидал ты меня? — с иронией спросил Петр Никитич.

— Не то чтобы очень, ну, а все же поглядывал в окна-то, не едешь ли… Не потаю правды: за тебя-то я шибко радуюсь, уж хоть бы бог-то оглянулся на тебя да пригрел бы… Облупил ли скорлупку-то с ядрышка, как похвалялся? — спросил, наконец, он.

— Облупил,

— Хе-хе-хе… Ну и давай тебе господь! Такой характер теперича у меня, Петр Никитич, что я за всякого рад! Вижу я, что человеку бог счастья дает, фортунит ему — я и рад! Нет у меня этой зависти, как у других, жадности этой, чтобы все только мне одному в карман плыло, а другому бы ничего… Нет! И всякому я готов помочь, ей-богу! Да кому говорить, и ты это знаешь… Помнишь, как нищую-то долю ты нес?

— Ну, что было, то прошло, Харитон Игнатьевич. Чего старое перетряхивать… оно уж не вернется более! — с неудовольствием прервал его Петр Никитич.

— Не в укор это я говорю тебе, не в укор. Избави господи… Бедность не порок, и тыкать ей в глаза человеку грех. Я к тому это говорю, что много горя ты потерпел и перекусить-то тебе было нечего, и головы-то было негде приклонить, и на плечи-то нечего было вздернуть! — с грустью качая головой, перечислял Харитон Игнатьевич претерпенные Петром Никитичем невзгоды. — Видал ли ты тогда от людей, чтоб они по-братски-то были с тобой, участием да лаской обогрели бы тебя, а-а?

— Не видал!

— Не видал — верно! — повторил Харитон Игнатьевич. — Все сторонились от тебя, как от чумного. А погляди, ежели усчастливит тебя бог, богат-то будешь, так отколе и наберется друзей и приятелей: отбою не будет.

— Уж это как водится, старая истина.