Наконец флот наш всею линиею совсем окружил неприятеля и производил с такой отличной живостью жестокий огонь, что, повредив многих в мачтах, стеньгах, реях и парусах, не считая великого множества пробоин в корпусах, принудил многие корабли укрыться один за другого.
При начале же ночной темноты (в 8 часов вечера) флот неприятельский был уже совершенно разбит до крайности и бежал стесненною кучею под ветер (переменявшийся и дувший из ZO четверти), повернувшись к нам кормами; и потому суда наши, сомкнув дистанцию, гнались за ним и беспрерывным огнем били его из носовых пушек, а которым было способно, и всеми лагами. Особенно разбиты и повреждены были все пашинские корабли. При такой, дарованной от Всевышнего, совершенной победе, несомненно надеялись мы несколько кораблей взять в плен, но от сего спасла их перемена ветра и темнота ночи, увеличившаяся от густого дыма».
В половине девятого часа флот неприятельский был совершенно закрыт дымом и невозможно было наблюдать за его движениями. Между тем ветер, постепенно стихая, наконец совершенно заштилел и течение уклоняло в разные стороны корабли наши. Когда же, часа через два, задул ветер от NNW, флот лег к NO в бейдевинд левого галса и в полночь поворотил на другой галс, желая стать на ветре у неприятеля.
Всю ночь под возможными парусами плыл он по тому направлению, по которому ожидал настигнуть турок; но на рассвете 1 августа неприятель был виден только с салинга, весьма далеко под ветром, спешивший к Константинопольскому проливу. Адмирал, однако, продолжал еще погоню некоторое время, во NW ветер, усиливаясь беспрестанно, развел наконец большое волнение и заставил отказаться от дальнейшего преследования, тем более что на флоте нашем были также повреждения в рангоуте и парусах, а на корабле «Александр» оказалась опасная течь от больших подводных пробоин.
Поэтому флот, подойдя под берег мыса Эмине, не в дальнем расстоянии от Фороса, стал на якорь (в половине девятого часа поутру) и немедленно приступил к исправлению повреждений; крейсерские же суда, в сопровождении фрегата «Макроплия Св. Марк», посланы были к Миссемврии, Форосу и Сизополю для поисков неприятеля.
Через два дня адмирал доносил уже, что «разбитые стеньги, реи и салинги переменены новыми, подводные пробоины при кренговании корабля «Александр» заделаны и исправлены благонадежно, и флот, ему вверенный, состоит опять в хорошем состоянии». В сражении этом убитых нижних чинов было 17; раненых – флота капитан-лейтенант Ганзер, лейтенант Головачев и подштурман прапорщичьего чина Жмухин; нижних чинов – 25.
Итак, храбрый адмирал выполнил желание Потемкина, выраженное ему в письме от 2 октября 1790 года, и на расстоянии менее полукабельтова атаковал неприятеля, наиболее поражая флагманские корабли его. Большое число войск на турецких судах и все принадлежности к абордажной схватке, на которую они, очевидно, рассчитывали, вероятно, заставляли русского начальника держаться в таком возможно близком расстоянии, чтобы не допустить противника до исполнения своего намерения, хотя и в этом случае едва ли можно было сомневаться в успехе, при испытанной храбрости и искусстве подчиненных.
Ведя сам линию и направляя корабль свой туда, где опасность была больше, главнокомандующий воодушевлял флот примером храбрости и самоуверенности, и нанес туркам совершеннейшее поражение, невзирая на двойную их силу. Три с половиной часа беспрерывно продолжался бой этот, приведший большую часть неприятельских кораблей и прочих судов в самое бедственное состояние, особенно когда вскоре после того наступил крепкий ветер.
Некоторые корабли от подводных пробоин пошли ко дну; другие же, для спасения своего, должны были укрыться у анатолийских и румельских берегов, в том числе корабль капудан-паши, о котором долгое время не имел никаких известий, и посланные для отыскания шесть кирлангичей не могли открыть его убежища. Одна Алжирская эскадра едва могла достигнуть Константинопольского пролива и вошла туда ночью; корабль адмирала ее, Саит-али, имевший более 40–50 человек убитых и раненых, начал тонуть и пушечными выстрелами требовал помощи. Разбудили султана, и весь Царьград встревожился.