Святое русское воинство

Али-паша не только сам не исполнял обещаний своих, но объявил соседним пашам – Авлонскому, Скутарскому и Дельвинскому, что сделается открытым врагом их, если они вышлют вспомогательные войска союзному флоту, и в то же время уверял обоих адмиралов, что неприязненные намерения соседних губернаторов удерживают его от исполнения повелений своего правительства.

«От Блистательной Порты, – доносит Ушаков 18 декабря, – прислан был доверенный для примирения пашей между собой; но после того получил я от Мустафы-паши просительное письмо, объясняющее, что Али-паша хотя и обещал примириться, но вторично объявил ему войну, угрожает нападением и запрещает посылку к нам людей… Стараюсь о примирении его с пашами и просил прислать несколько войска; на таковой случай, чтобы убедил его более в моей к нему приязни, послал я при письме моем к нему в подарок, в знак благоволения вашего императорского величества, табакерку с бриллиантами в тысячу двести рублей, дабы тем более его убедить…

Все оное принято от него с великой учтивостью и уверением о благоприятстве, но и после того никакого на самом деле незаметно». От флота посылаемы были суда к албанскому берегу для принятия обещанных войск и облегчения их переправы на Корфу, но нередко, после долгих ожиданий, возвращались, не получив ничего; вместе с этим Али-паша не обращал никакого внимания на просьбы главнокомандующего о воспрещении жителям румельского берега привозить французам на Корфу провизию, скот и живность и старался повсюду распространять слух, «будто бы мы подкуплены, потому что долго не предпринимаем решительного нападения, и что несколько малых французских судов успели прорваться в крепость. Я всему этому смеялся и презирал и ожидал только соединения эскадр».

Зависимость от помощи таких лиц и сношения с ними, без сомнения, делали положение главнокомандующего весьма тягостным; медленность и интриги пашей противопоставляли ему беспрестанно новые затруднения, тогда как различные предположения, основанные на ходе событий, быстро тогда изменявшихся в Италии, заставляли спешить с покорением Корфу, «но кто предпринять и вообразить может, – писал адмирал Томаре в декабре 1798 года, – чтобы эскадры, без сухопутных войск, без осадной артиллерии и снарядов, словом сказать, без всего, даже и без малых способных вооруженных судов, одними кораблями и корабельными служителями могли взять такую сильно укрепленную крепость».

Однако при всем том надлежало держаться до последней крайности, потому что снять блокаду или ослабить ее – значило лишить себя сделанных уже приобретений и затруднить будущие действия флота еще в большей степени.

Ушаков хорошо видел, что в таких обстоятельствах дружба турецкого адмирала Кадыр-бея и находившегося на эскадре советника от Порты Махмуда-эфенди, составляла для него главную опору, необходимое условие для успеха, и умел сохранить ее во все время. Он пользовался личным уважением султана и верховного визиря; доброе же согласие обоих адмиралов и взаимные их похвалы один другому служили в глазах турецкого правительства ручательством в благонамеренности русского главнокомандующего, в его желании исполнить возложенное на него поручение со всем усердием, и делали недействительными беспрестанные происки Али-паши в Константинополе.

Это доказывают два письма великого визиря Оттоманской Порты Юсуф-Зия-паши к Ушакову, писанные в январе и феврале 1799 года; при первом из них, «на самомалейшие расходы» адмирала, прислано ему было от султана тысячу червонцев, и при втором, «в знак дружелюбной привязанности», приложена табакерка, украшенная алмазами. Адмирал отвечал, что «благоволение его султанского величества, ему объявленное, и присланную табакерку он с глубочайшим благоговением имел счастье получить и приносит всепокорнейшую благодарность».

Терпением, угрозами и жалобами, ласками и подарками, Ушаков успел наконец заставить пашей прислать вспомогательное войско, хотя оно составляло только третью часть того числа, какое от них требовалось. Но не в этом заключалось уже тогда главное. Нерегулярное и необузданное войско это приходило в разные времена и малыми отрядами, иногда не более 20 человек, без провианта, жалованья, пороха и пуль.

Оно беспрестанно напоминало, что вынуждено будет возвратиться домой, если не получит довольствия, или даже перейдет на сторону неприятеля. Главнокомандующий был в необходимости выдавать им деньги и делиться провиантом, в котором сам терпел большой недостаток; но за всем тем, беспорядочные толпы эти нелегко было удерживать от беспрестанных и многочисленных побегов и грабежа.

Они грабили церкви, истребляли образа и иконостасы, и корфиоты были до того озлоблены поступками этими, что одно только старание адмирала и единоверие удерживало их от возмущения[87]. В решительную же минуту албанцы изменили; они отказались от участия в нападении на остров Видо, и не более 200 их находилось в числе союзного войска. Они не хотели также драться на батареях против крепостей Корфу, и только покорение острова Видо ободрило и подстрекнуло их идти на приступ.