Святой

Сэйнт не утруждает себя снятием моего купальника. Он опускает его вниз, чтобы моя грудь освободилась, затем отводит промежность в сторону, чтобы он мог погладить мою киску, прежде чем скользнуть своим членом глубоко внутрь меня. Я знаю, что некоторые парни питают слабость к купальникам, но я не могу сказать, так ли это, или он просто нетерпелив. Его бедра вонзаются в меня так сильно, что у меня стучат зубы, но я не хочу, чтобы он останавливался или замедлялся. Мне нравится, как грубо мы относимся друг к другу. Как будто вся наша тревога и гнев выливаются в наш секс, и каждая встреча завершается этим взрывным высвобождением, которое на мгновение растворяет нашу ненависть друг к другу.

Он целует меня, и наши языки сталкиваются. Взяв мои запястья в свои руки, он зажимает их над моей головой и туго натягивает мое тело, я не могу разорвать его хватку, как бы сильно ни старалась. Он полностью контролирует ситуацию, часть меня думает, что я должна протестовать, но другая часть меня наслаждается тем, как он обращается со мной.

Одна мысль о том, что я в его власти, заставляет меня содрогаться и изливаться от желания.

Черт, я почти готова.

Он заставляет меня кончить дважды, прежде чем заканчивает сам, затем скатывается с меня и растягивается поперек матраса. Я двигаюсь, чтобы встать, мне нужно пописать, но он хватает меня за руку и тянет к себе.

— Еще нет, — бормочет он, прижимая мою голову к своей груди.

Я замираю, ошеломленная. Мы сейчас обнимаемся?

Дорогой младенец Иисус, что дальше?

Я ненавижу то, как хорошо чувствую себя прижимаясь к нему. Он теплый и я позволяю своей руке скользнуть по его животу, чтобы обнять его немного крепче.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, — внезапно говорит он.

Нахмурив брови, я поднимаю на него взгляд. Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд странно напряжен.

— Что? — спрашиваю я.

— Секрет за секрет, — настаивает он. — Я сказал тебе настоящее дерьмо прошлой ночью. Теперь твоя очередь.

— Я не знаю…

Что я вообще ему скажу? Я ни с кем здесь не бываю настоящей. Даже Лони не знает моих самых глубоких, самых темных секретов, потому что я держу их взаперти, где никто никогда не сможет их найти.

Мне просто нужно дать ему что-то простое, чтобы вознаградить его за то, что он так охотно позволил мне заглянуть в его настоящее " я " прошлой ночью.

— Я люблю готовить.

Он хмурится.

— Недостаточно хорошо.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что этого недостаточно? — протестую я. — Ты тоже не был очень близок со мной прошлой ночью.

Он переворачивает меня на спину и закидывает мои руки за голову, точно так же, как когда мы занимались сексом.

— Я ненавижу своего отца, — говорит он, шокируя меня. — Всегда ненавидел. Он мудак, который хочет, чтобы я был таким же, как он, но я не хочу иметь ничего общего с тем, что он из себя представляет. В нем нет ничего хорошего. Просто манипуляция и темнота, я ненавижу его за это.

Я смотрю на него в полном недоумении.

— Это было довольно сильно.

Он втягивает щеки, затем отпускает их.

— Теперь ты, и не пытайся уйти от меня поверхностным мелким дерьмом. Я хочу частичку твоей души, Эллис. Отдай ее мне.

Я в ужасе, потому что мне кажется, что он уже держит в своих крепких объятиях так много моей души. Я знаю, что он не отпустит меня, пока я не дам ему то, что он хочет, хотя, что действительно удивительно, так это то, как сильно я хочу сдаться и рассказать ему… все. Это невозможно, но желание есть. Он ужасный человек, и если бы я открылась ему, он, возможно, не судил бы меня так строго, как все остальные.

И все же я сомневаюсь. Я провела так много времени в Ангелвью, убеждаясь, что никто не знает обо мне ничего существенного, что сейчас кажется как-то неправильно и неестественно быть открытой.

Его взгляд опускается на мою грудь, и я могу сказать, что он снова смотрит на мои шрамы. Он часто смотрит на них, и я знаю, что ему любопытно, откуда они у меня. Он несколько раз пытался спросить, но я всегда закрывалась от него.

Он снова поднимает свой взгляд, чтобы встретиться с моим.

— Ну же, Эллис. Не будь трусихой.

Мои ноздри раздуваются, и я решаю, что могу дать ему крошку, ничего больше.

Запрокинув голову, я смотрю мимо него в потолок. Слова даются нелегко, но когда они наконец вырываются на свободу, они текут быстро, как кровь из вены.

— Что-то реальное во мне заключается в том, что я не хороший человек, несмотря на то, что все думают. Я причинила боль одному из немногих людей, которому было на меня не наплевать.

Я думаю о Джеймсе, об огне и крови, и я вся дрожу.

— Как ты сделала ему больно?

Не просто больно. Убила

Я качаю головой. Я не могу рассказать это. Даже ему.

— Это не имеет значения. Все, что имеет значение, это то, что я это сделала.

На мгновение мне кажется, что он может потребовать более подробной информации. Наконец, однако, он коротко кивает мне.

— Я думаю, этого достаточно для меня.