Святой Антоний

Подумал, что сдохну от удушья прямо здесь и сейчас, под продолжительные аплодисменты двух копов и восторженные взгляды полусотни жующих зрителей.

"Ах, молодёжь, молодёжь!" – промолвил Грасс.

Он действовал решительно: налил в бокал вина и подал мне. Я выплеснул жидкость в глотку, и проклятая флешка провалилась в желудок. Грасс потрепал меня по щеке, и порекомендовал не торопиться: "Прожёвывайте тщательнее, мой друг, иначе команда бойскаутов останется без своего наставника".

Далее Грасс "расписал симфонию по нотам" – так говорит один мой приятель. Вернее, говорил.

Распорядитель подвел полицейских, извинился за "вторжение". Копы предъявили ордер на обыск: "Господин Грасс, у нас есть сведения, что этот молодой человек должен передать вам информацию, запрещённую к распространению!" – стандартная формулировка и стандартная процедура: руки на стол, ноги расставить. Сканер и бесконечно долгие секунды позора.

Раньше так досматривали только в аэропорту. Перед посадкой в самолёт.

Меня много раз обыскивали, и всякий раз я чувствовал себя голым на приёме у проктолога. Напрягаешься и ждёшь… вот-вот… сейчас… ещё мгновение, и плоский металлический сканер вторгнется в прямую кишку, как айсберг борт "Титаника".

Грасс оставался самим собой: "Show must go on!" Он выдернул из-за ворота салфетку, шлёпнул ею прямо в соус, так что брызги разлетелись по сторонам, и всем окружающим стало понятно: полицейские творят беспредел. Широко расставив ноги, он напряг бычью шею. В это мгновение Грасс походил на минотавра.

"Чисто!" – показал сканер, и коп в штатском обратился ко мне: "Твоя очередь!"

Я попытался возразить, что в ордере нет моей фамилии, на что получил ответ (не менее стандартный, чем сам ордер), что я законопослушный гражданин, и искренно ЖЕЛАЮ содействовать правосудию.

"О каком правосудии речь?" – повис вопрос.

С момента принятия "Закона о перлюстрациях" многое изменилось. Изменилось сами понятия "вторжения" и "приватности". Где она теперь, эта самая приватность? Ответ один: в ж… (Если вы думаете, что я говорю о ЖЖ, то вы ошибаетесь. Одна буква лишняя.)

Е-мэйлы, мессенджи, посты, чаты, фотки, гифки, видео – всё просматривается и проверяется. В офисе на вас смотрит корпоративная камера (видеопоток идёт прямиком в Сеть), в квартире – камера соседа-параноика.

Интернет трафик под колпаком. Он отслеживается, фильтруется и классифицируется. Если вы чем-то заинтересовали правоохранителей (я говорю о поведении в Сети), автоматически формируется отчёт. Он же – запрос. Опытный психолог анализирует этот отчёт (о посещаемых вами сайтах) и ставит диагноз, даже не представляя, какой формы у вас нос и какого цвета глаза. В реале, вас как бы не существует. За вас говорят нули и единицы – эти новые Пророки двадцать первого века.

"Скажи мне адрес своего любимого сайта, и я скажу кто ты". Так утверждает один мой знакомый. Вернее, утверждал.

Однако я отвлёкся.

Меня просканировали, обнаружили немного: в кроссовках антикражку, тремор в пальцах, дыру в кармане и туман в мозгу. Полицейские пожелали мне приятного аппетита, и отчалили. Мелочью вроде ворованных кроссовок эти ребята не занимались.

"Изуродовали обед!" – громко произнёс Грасс. Копы даже не обернулись.

Распорядитель прислал бутылочку вина:"Шардоне, 1968 года". "Дабы сгладить некоторое неприятное впечатление от незапланированного визита", – так он сказал. Я усмехнулся: назвать это неприятным незапланированным визитом всё равно, что посчитать авиакатастрофу падением с несущественной высоты.

Грасс, очевидно, разделял моё настроение. Он послал распорядителя. Простым русским словом. Так и сказал: "Пропади ты пропадом, со своим вином". Заткнул за ворот свежую салфетку, едва не оторвав пуговицу. Громко окликнул:

"Челаэк!"

На моих глазах происходила трансформация: утончённый господин (почти француз) Александр Грасс становился русским помещиком. Или даже купцом. Широким, крепким, лохматым. Кто-то может сказать, что произошла деградация, я бы назвал сие превращение возвращением к истокам. Лигатура фальшивой "культурности" сползла с мужика, как лягушачья шкурка с Царевны.

Вечеринка переставала быть томной. Я ожидал, что на подобный грубый зов появится вышибала в строгом английском костюме. С тяжелым ирландским подбородком и сломанным носом боксёра-тяжеловеса. Однако ничего подобного не произошло. Вместо боксёра появился официант (которого Грасс называл половым) и который, выгнув по-лебединому шею, принял балетную "стойку" у нашего столика: "Чего желаете-с?"

"Водки подай! – приказал Грасс. – Штоф. Но не этой дрянной… не "Абсолюта" вашего… нормальная водка у вас есть? Русская?"

"Пшеничная, столичная, на бруньках хохляцкая? Или Смирновскую изволите? Номер двадцать один?"

"Валяй! – размашисто согласился Грасс, оставляя выбор половому. – Грибов маринованных, икры и блинов пусть пожарят. Моментально!"

Шея полового пришла в волнообразное (совершенно противоестественное движение). Он будто бы напрочь утратил хребет и всякие остальные кости.