Святой Грааль

— Ужасно!.. Я не знала, что он смертен. Когда он сразил моего мужа, барона Оцета, и взял его внешность… ох, чудовище! Проклятое лживое чудовище! Он обманул меня. Меня все обманывали, всегда обманывали! Барон обманывал…

— Чудовище, — пробормотал Томас. Меч опять выпал из руки, мышцы расслабились. Он неловко обнял нежную женщину за плечи, страшась испачкать кровью золотые локоны. — Но теперь оно убито…

— Мой дорогой барон, — прошептала она, ее прекрасные голубые глаза умоляюще заглядывали в прорезь шлема рыцаря. — То есть, мой таинственный рыцарь, вы не оставите слабую женщину без защиты?

Томас ответил с рыцарским жаром:

— Честь не позволит! Только скажите, я сделаю все, чтобы вы больше никогда не тревожились!

Она воскликнула с чувством, ее прекрасные руки все также обнимали его, высокая грудь волновалась, прижимаясь к булатному панцирю Томаса:

— Вы своим благородством… завоевали меня! А вместе со мной — замок, каменоломни, земли, невольников. За спиной барона… прежнего и нынешнего, я была как за каменной стеной, а теперь мне так страшно, так беззащитно!.. Вы должны стать новой каменной стеной, отважный рыцарь, за которой укроется мое слабое испуганное сердце!..

Томас открыл и закрыл рот, кровь громче застучала в висках. В ушах послышался далекий звон, ее глубокие зрачки расширялись, заполняя собой весь мир. Он смутно чувствовал, что ее нежные руки ловко сняли с его головы шлем, она умело расстегивала пряжки, снимала широкие пластины доспехов, извлекая могучего, но оцепеневшего рыцаря, как устрицу из раковины.

Томас пытался стряхнуть страшную усталость, но к слабости от трудной схватки добавилась странная вялость. Мысли путались, видимо, от удара по голове, громадные умоляющие глаза заслонили весь мир. В легких хрипело, он закашлялся, выплюнул сгусток крови. В боку кололо, словно засел наконечник стрелы — топор тролля, Томас помнил смутно сильный удар, доспехи выдержали, но пару ребер могло сломать как соломинки…

Где-то слышались голоса, грохот переворачиваемой мебели, звон оружия. Донесся приближающийся топот, затрещала дверь, что висела на одной петле, прогремел зычный негодующий вопль:

— Я думал, погиб!.. А он — срам какой! — похоть свою ненасытную тешит!..

Сквозь туман мелькнуло злое лицо калики. Он был как черная скала, смотрел недоброжелательно, дышал часто. В руках держал, уперев острие в пол, двуручный меч размером с потолочную балку.

Томас слабо шелохнулся, ощутив при сильной слабости непривычную пугающую легкость. Нога споткнулась о гору железа, Томас с вялым изумлением узнал свои панцирь, поножи, шлем, бармы… Оказывается он сидел на полу, положив голову на колени баронессы, а ее нежные пальцы перебирали ему волосы, гладили по голове. Огонь из камина вырывался в зал, воздух был горячий, сухой, как во время страшного самума — урагана сарацинских пустынь. В окна доносился звон оружия, яростные крики.

Над головой Томаса прозвучал ледяной голос, надменный, исполненный великого презрения:

— Изыди, раб!.. Иначе поднимется мой муж и повелитель, властелин этого замка… Тебя ждет скорая смерть!

Калика растерянно посмотрел на неподвижное тело тролля, что лежало, раскинув все четыре когтистые лапы в огромной луже крови:

— Мне кажется, он встанет, когда свиньи полетят.

— Это прежний, — холодно сказала баронесса. — А нынешний властелин — здесь! Он страшен и беспощаден…

Калика сдвинул тяжелыми глыбами, попятился:

— Ну, ежели дело повернулось таким концом…

Томас прохрипел, собрав остаток сил:

— Сэр калика, погоди… Кони…

Калика остановился в проеме, где дверь все еще колыхалась, скрипя будто водили ножом по сковороде, на одной петле:

— А чо тебе?

— Помоги, — простонал Томас.

Калика вернулся, пощупал рыцарю лоб, озабоченно присвистнул. Томас чувствовал сильные пальцы за ушами, на затылке, в переносице кольнуло. Внезапно словно гора свалилась с плеч, а изнутри ушла теплая сырость. Зрение очистилось, он ясно видел тревогу в глазах калики, плотно сжатые губы.

Баронесса ухватила его за ноги, удерживая. Томас с огромным трудом отвел ее прекрасные белоснежные руки, за одно прикосновение которых рыцари отдавали жизни, поднялся, пошатнулся. Калика с хмурым одобрением смотрел, как рыцарь влезал, словно старая больная черепаха, в помятый панцирь.

— Мой повелитель! — вскликнула юная баронесса, ее прекрасные глаза наполнились слезами. — Ты измучен, ты сразил чудовище…

Томас торопился изо всех сил, сопел, пыхтел. Калика поддержал за плечи, застегнул на спине пряжки, что-то дернул, толкнул, стукнул, и Томас оказался в панцире, чувствуя себя сразу одетым, надежно защищенным, а два пуда железа приятной тяжестью давили на плечи.

Он с усилием поднял из лужи черной крови свой меч. Рядом с мечом, который держал калика, он выглядел как кинжал. Калика махнул рукой от окна:

— Придется через задние комнаты!

— Прорвались рабы? — спросил Томас глухо. Он метнул смущенный взгляд на златовласую баронессу. — Мы не можем допустить… Изнасилуют…