Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Если теперь посмотреть на беседы в честь Богоматери, усваиваемые св. Григорию Чудотворцу, со стороны стиля, то окажется, что ко всем этим беседам вполне применимо то, что сказано былo † проф. В. Ф. Певницким относительно трех первых бесед на Благовещение и беседы на Богоявление [770]. „В них такой склад изложения, какой узаконила не древняя греческая, а византийская риторика“, именно тот риторический склад изложения, который начал появляться с V века, но окончательно утвердился в века гимнологии, в те века, когда создавались церковные песнопения, составляющие своеобразный вид религиозной поэзии. „Слова, отмеченные характером византийской риторики, составляют нечто среднее между поучением и песнею. Гомилетика в них отступает на задний план, и вступает в свои права искусственная риторика, прикрашенная поэзиею. По влиянию этой искусственной риторики, господствовавшей в византийской проповеди и начавшей заявлять свои права, начиная с V века, проповедники тех времен любили поэтическую восторженность и напряженную декламацию. Одна из любимых манер изложения у них состоит в том, что они вариируют и расписывают красками, напоминающими одна другую, но не сливающимися в один колер, какое-либо одно общее представление, берут общее понятие или событие, разлагают его на мелкие части и ведут его раскрытие рядом кратких предложений, построенных по одной форме; при этом на одну нить часто нанизывается несколько образов или сравнений, служащих к уяснению одного предмета, как это мы видим в наших акафистах. Видимою связью этих кратких предложений, на которые раздробляется одно общее представление, служит у них риторическая форма единоначатия. Другую любимую манеру византийских проповедников мы можем назвать драматизмом изложения. Она состоит в том, что они наполняют свои проповеди апострофами, длинными монологами и диалогами. Лица, о которых случается им упомянуть в своих проповедях, они заставляют говорить длинные речи, отличающиеся искусственною декламациею. Когда передают они какое-нибудь событие, положим, воспоминаемое в тот или другой праздник, — евангельский рассказ служит для них канвою, на которой они выводят свои поэтические узоры: два, три слова, сказанных каким-либо евангельским лицом, у них превращаются в длинные тирады, наполняющие не одну страницу, и иногда вся проповедь, требующая около получаса времени для своего произнесения, состоит из монологов или диалогов, влагаемых в уста лиц, выводимых в проповеди. Встречается, в третьих, у них лирическое излияние чувства, не всегда внезапное и естественное, а чаще деланное и искусственное; вместо ровной, спокойной речи является язык одушевления и восторга, и проповедь становится песнью, и ею хотят не столько учить и наставлять, сколько увлекать и услаждать“ [771]. Анализ рассматриваемых бесед со стороны изложения приводит к несомненному заключению, что все они носят печать происхождения именно в то время, когда церковная проповедь приняла такую форму.