Святой патриарх

— Ответствуй, — повторили патриархи, — для чего ты отрёкся от патриаршества?

— Я не отрекался, а сшёл с престола своею волею, не стерпя обид: царёв слуга, Хитрово, бил моего человека без вины, и того ему, Хитрово, делать не довелось — то мне бесчестье, потому — человека своего я послал по делу, для строения церковных вещей. А когда я просил у великого государя обороны, и великий государь обороны мне не дал, — защищался подсудимый, всё более и более возвышая голос.

— Никон писал ко мне и просил обороны от Хитрово не вовремя: в ту пору обедал у меня грузинский царь, и в ту пору розыскивать и оборону давать было некогда, — был ответ царя.

Странный, небывалый вид представляли эти судебные прения. Высшая власть в государстве, царь и патриарх, стояли среди многочисленного собора, разделяемые распятием и крестоносителем, а весь собор сидел, безмолвно следя за словами и движениями царя и подсудимого: последний был бледен, как полотно, у первого — краска не то стыда, не то негодования заливала щёки.

Царь чувствовал, что ответ его слаб.

— Никон патриарх говорит, — поспешил он поправиться, — будто человека своего прислал для строения церковных вещей, ино в ту пору на красном крыльце церковных пещей строить было нечего, и Хитрово зашиб его человека за невежество, что пришёл не вовремя и учинил смятение, и то бесчестье к Никону патриарху не относится и та обида ему не в обиду. А что не было моего выходу в праздники, и то учинилось так за многими государственными делами. А когда он сшёл с престола, и я посылал к нему боярина князя Трубецкого и Родиона Стрешнева, чтоб он на свой патриарший стол возвратился, ино он от патриаршества отрекался — сказал: как-де его на патриаршество обирали, и он-де на себя клятву положил — быть-де на патриаршестве токмо три года. А что посылал я князя Юрия Ромодановсково, чтоб он напредки великим государем не писался, и то я учинил для того, что прежние патриархи так не писывались, ино того к нему не приказывал, что на него гневен.

Услыхав своё имя, Ромодановский, тучный и красный, как кумач, боярин, торопливо поднялся с лавки и, не спуская глаз с царя, быстро выпалил: «Это точно… о государевом гневе я не говаривал».

Никон вполуоборот глянул на него, но ничего не сказал.

— Говорил ты про обиды; какие обиды тебе от великого государя были? — продолжал допрашивать Макарий, тогда как Паисий безмолвно перебирал свои чётки. — Какие обиды?

— Никаких обид не бывало; но когда он (и Никон спохватился и тотчас же поправился) — когда великий государь начал гневаться и в церковь ходить перестал, в ту пору я патриаршество оставил.

Царь нетерпеливо пожал плечами, не глядя на подсудимого.

— Он писал ко мне по уходе, — начал он снова, — «будешь-де ты, великий государь, один, а я-де, Никон, как один от простых».

— Я так не писывал, — был отрывистый ответ. Тогда Макарий, обратясь к архиереям, спросил:

— Какие обиды были Никону от великого государя?

— Никаких обид не было, — отвечал Питирим за всех

— Я не об обидах говорю! — огрызнулся на него Никон, медленно, как волк, полуоборачивая свою негнущуюся, как у волка же, шею. — Я говорю о государевом гневе! И прежние патриархи от гнева царского бегали — Афанасий Александрийской и Григорей-Богослов^[30]…

— Другие патриархи, — перебил его Макарий, — оставляли престол, ино не так, как ты отрёкся, что впредь не быть тебе патриархом: если-де будешь патриархом, то анафема будешь.

— Я так не говаривал, — защищался подсудимый, — а говорил я, что за недостоинство своё иду; а коли б я отрёкся от патриаршества с клятвою, и я не взял бы с собою святительской одежды.

— Когда ставят в священный чин, то говорят «достоин». А ты, как святительскую одежду снимал, то говорил: «недостоин», — настаивал Макарий.

— Это на меня выдумали, — был ответ.

— Никон писал в грамотах своих к святейшим патриархам на меня многие бесчестья и укоризны, а я на него ни малого бесчестья и укоризны не писывал, — продолжал царь, — допросите его: всё ли он истину, безо всякого прилога, писал? За церковные ли догматы он стоял? Иосифа патриарха святейшим и братом себе почитает ли, и церковные движимые и недвижимые вещи продавал ли?

— Что я в грамотах писал — то писал! — нетерпеливо отвечал подсудимый. — А стоял я за церковные догматы… Иосифа патриарха почитаю за патриарха, а свят ли он — того не ведаю; а церковные вещи продавал я по государеву указу…

Царь обвёл взором всё собрание и остановился на Алмазе Иванове.

— Поставь пред собор колодника, — сказал он тихо, но так, что весь собор слышал его слова.

Алмаз Иванов поднялся и неслышными шагами вышел в сени. Все смотрели ему вслед в немом ожидании и страхе. Никон ближе подвинулся к распятию и поднял на него глаза. Питирим что-то шептал своему соседу, показывая глазами на подсудимого.

В сенях послышались шаги, сопровождаемые глухим звяканьем кандалов. Все в недоумении переглядывались.