Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Россия тоже посылала в Неаполь своих достойных представителей, людей образованнейших и умных. Первым из них был Андрей Кириллович Разумовский, племянник фаворита Елизаветы. Человек он был способностей необычайных, окончивший привилегированное учебное заведение в Петербурге и Страсбургский университет, побывавший на службе в английском флоте, вдыхавший запах победы в Архипелагском походе в 70-е годы. В Петербурге души не чаяли в Разумовском, сделали его камер-юнкером при наследнике престола, он многое постиг от всезнающего и мудрого Никиты Ивановича Панина. Но попытка Андрея Кирилловича влиять на наследника, вдохновлять того на далеко идущие планы окончилась крахом. Вначале, обнаружив какие-то компрометирующие бумаги, его сослали в Батурин, а потом Екатерина, учитывая «несомненные таланты», хотя и решила держать Разумовского вдали от двора, но «не лишила при этом ни себя, ни Отечества (его) службы».

Он и был творцом, или, вернее, умелым оформителем русско-неаполитанских отношений долгое время. В этом ему усердно помогала Мария-Каролина, очарованная красивым русским посланником. Однако интриги вышибли Разумовского из дипломатического кресла, на которое взгромоздился Павел Мартынович Скваронский, один из богатейших людей России. Этот богатей был человек с принципами и со странностями. Он был придирчив к почестям, которые должны были оказывать русскому флагу, имени императрицы, России. Особо он любил музыку и пение. Во дворце посланника в Неаполе слуги, подавая кушанье или докладывая, пели. Да что слуги, даже гости, если желали понравиться, должны были говорить речитативом. Но и он «не пропел» дипломатические связи, а укрепил их. При Скваронском в дальнее путешествие для ратификации «Трактата дружбы, мореплавания и торговли» отправился маркиз Галло. Будучи неаполитанским посланником в Вене, он получил важное задание и попал в пышную процессию Екатерины II, следовавшую по дорогам Малороссии и Крыма.

Нет, не праздности ради императрица отправилась в путешествие. Здесь проводились дипломатические демарши, утверждалась и закреплялась дополнительными ассигнованиями южная политика России. Австрийские, французские, английские, прусские дипломаты отнюдь не были сторонниками и поклонниками этого движения России на юг, ее стремления открыть новое, южное окно в Европу. Везде распространялись слухи, сплетни об эфемерности строительства городов, сел и флота в Причерноморье, о беспомощности новой администрации, о баснословных затратах и отсутствии какой-либо пользы и тем более экономической прибыли, которую можно получить от этих земель в Новороссии. Это была ложь и дезинформация, придуманная в кабинетах западных посланников и услужливо поддержанная российскими тугодумами и недальновидными политиками, предпочитающими слоняться в дворцовых коридорах, улавливать там славу и почести, а не пребывать в дальних походах и не заниматься обустраиванием Отечества.

Конечно, капитала к рукам вершителей судьбы Новороссии пристало немало, пыль пустить в глаза Григорий Потемкин умел не хуже, а может, и лучше других современников. Было. Все было. Но вот если бы было одно это, одни «потемкинские деревни», то откуда взялись бы Херсон, Николаев, Мариуполь, Ростов, Екатеринослав, Елизаветград, Севастополь, Симферополь, откуда взялись бы верфи, мастерские, заводы, тысячи деревень и хуторов на юге, как появился бы несуществовавший дотоле Российский Черноморский флот, как оказался бы во главе его Ушаков?

Галло все это увидел воочию. В Херсоне его любезно принимала Екатерина II, да и не только принимала, он был награжден тремя тысячами золотых рублей и бесценным кольцом с бриллиантом. Договор был ратифицирован. Маркиз осмотрел укрепления Очакова и Кинбурна, обследовал Севастопольский порт, объехал все крымское побережье, проявляя интерес к военным укреплениям. Для него то, что произошло на юге России, было реальностью, а не выдумкой и миражем. Поэтому-то, возвращаясь через Константинополь, он стал испрашивать у правительства Абдул-Хамида разрешение на свободный проход кораблей Неаполитанского королевства через Босфор и Дарданеллы, ибо это сулило солидные прибыли Неаполю.

Русско-турецкая война 1787–1791 годов прервала намечавшиеся торговые связи. А затем весь установившийся порядок взорвала французская революция. Она же вызвала перегруппировку сил в Европе. Неаполитанские правители заметались, пытаясь спасти королевство от разрушений. Фердинанд IV в страхе сделал ряд уступок Франции. Екатерина была недовольна, рассчитывала на порты Неаполя в борьбе с республикой. Она резко отказалась от свадебных предложений неаполитанского двора и написала, что «весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев, потому что все их дети дряблы, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитанные». За этими строчками проглядывает недовольство четой неаполитанских правителей.