Святой самозванец

— Ты разговаривала с мамой по телефону, когда жила там?

Ариэль посмотрела на нее, в глазах сквозила неуверенность.

— Нет. Всякий раз, когда мы ей звонили, она не отвечала.

Мэгги застыла, охваченная раскаянием, и ничего не сказала.

— Ты скучаешь по своему мальчику? — спросила Ариэль.

Скучает? Скучает ли она по нему? Мэгги захотелось кричать от ярости. Она несколько раз глубоко вздохнула, глаза были прикованы к пурпурным лепесткам орхидеи — три внутри, три снаружи, желтая сердцевина, где ждала пыльца. Через какое-то время она осознала, что Ариэль встала и подошла к ней. Одной рукой она прижимала к себе лошадку, другой гладила руку Мэгги.

— Если ты не можешь его найти, может, он не умер. Может, кто-нибудь увез его в Диснейленд.

Мэгги подняла Ариэль и посадила девочку на колени. Они молча обнялись в лучах сияющего солнца.

Сэм остановил угольно-черный «Рейнджровер» у обочины, всего через одну машину после лимузина, за которым следил. В нем сидела дочь той светской дамы, которая поручила детективному агентству Даффи выяснить, не трахается ли ее дочь с шофером. Дочери было девятнадцать лет, и она увлекалась татуировками, но, слава богу, как ему сказали, татуировки на обеих руках — временные. Зеленые пряди в ее волосах скоро смоет вода. Шоферу двадцать три года, он кореец, беден, зарабатывает на учебу в университете Нью-Йорка, чтобы получить степень магистра в области глобальных исследований. Если девушка не одумается, не смоет чернила и краску с волос и не начнет встречаться с достойным парнем, ее отправят в швейцарский интернат. Сэм пытался предостеречь родителей, что если они сошлют дочь в Альпы, татуировки могут стать постоянными, но они не захотели его слушать.

Сегодня семейный лимузин должен был отвезти ее в «Бергдорф», что на Пятой авеню. Но лимузин припарковали у магазина, где продается «одежда для улицы в стиле фанк».

Сэм приготовился ждать, время от времени поглядывая на пустое заднее сиденье «Рейнджровера». Феликс купил его много лет назад, когда Мэгги была беременна. Он держал его в гараже своего дома в Клифс Лэндинг, и теперь, когда она вернулась, отдал ей. Она тогда чуть не родила Джесса в этой машине.

Всякий раз, когда Сэм находился в этом автомобиле, он вспоминал ту давнюю ночь: Мэгги стонет на заднем сиденье, Феликс пытается остановить роды, хотя у него нет нужных лекарств, Сэм в багажном отделении отстреливается от людей Брауна. Он вынес Мэгги из «ровера» в темноту Центрального парка, где попал в перестрелку, после которой пролежал в коме десять лет, одиннадцать месяцев и четырнадцать дней. Он спас Мэгги и ее младенца, но очнулся другим человеком, с необузданным аппетитом и не помнящим себя.

Сэм вышел из комы всего шесть недель назад и обнаружил, что изнасиловал двух женщин, которых любил: Корал, которая отдалась бы ему добровольно в любой день; и доверчивую, любящую Мэгги, почему-то все еще девственницу, хоть она и родила ребенка.

Они обе его простили; по крайней мере он надеялся, что простили.

Сэм не испытывал удовольствия от вождения этой машины из-за всех этих воспоминаний, но Мэгги отдала ее для нового бизнеса, и он не смог отказаться. Какие бы правила она ни устанавливала для их семейной жизни, Сэм знал, что жена и ребенок нуждаются в еде и месте для ночлега.

Он наблюдал, как лимузин мягко раскачивается на рессорах, с дочерью и шофером внутри. Лично у него не было претензий к корейскому мальчику. Он не насиловал девчонку.

Сэм вздохнул, напомнив себе, что должен благодарить Бога за то, что вернулся и может разъезжать по Нью-Йорку. Как только смог оставить ненадолго Мэгги, он начал заново знакомиться с родным городом. Ездил по веткам метро из конца в конец и наблюдал за людьми. Садился в автобусы и ездил по улицам, на которых стало больше машин, наслаждался дующим в лицо ветром, вкусом еды, привыкал к одежде и прическам людей, так не похожим на те, что он видел десять лет назад. Снова он ходил пешком по жилым районам, возвращая силу телу, нюхал все — от тортильяс до круассанов в печи.

Он любил видеть глаза женщин — круглые и овальные, темные и светлые. Они могли обвенчаться с ним в местной iglesia[6], затрахать до смерти за один день, спасти его душу или проклясть, понести от него ребенка или убить ночью. Прежний Сэм ответил бы на некоторые безмолвные приглашения, просто чтобы посмотреть, выживет ли он. Новый думал о счастье только одной женщины. Двух, если ему когда-нибудь доведется увидеть Корал.

Кроме того, что башни-близнецы больше не возвышались над горизонтом города, самой заметной переменой, которую увидел Сэм Даффи в Нью-Йорке, была демография. По его оценкам, город разбух на добрых полмиллиона, возможно больше, за те годы, когда он лежал в коме под охраной у Теомунда Брауна.