Святой вор (Хроники брата Кадфаэля - 19)

Девушка прошла за Кадфаэлем в его сарайчик. Там было уже темно, лишь слабо светилась еле тлевшая жаровня. Кадфаэль запалил лучину и зажег от нее лампадку. Девушка с интересом оглядывалась по сторонам на густо уставленные разными склянками полки и свисающие с балок пучки сушеных трав, которые покачивались на тянувшем от двери сквозняке и тихо шуршали.

- Нет, у него горло, - с безразличным видом ответила девушка. - Больше ничего. Он охрип, и в горле першит. Брат Эдмунд говорит, мол, у тебя есть разные пилюли и микстуры. Вообще-то хозяин не болен, - сказала она с некоторым пренебрежением. - Никакой горячки. Но он просто трясется над своим голосом. И над моим тоже. Иные свои инструменты он не может позволить себе потерять. В остальном же я его мало интересую. Но скажи, брат Кадфаэль, неужели ты сам приготовил все эти снадобья? - спросила она, с удивлением и уважением глядя на полки, уставленные бутылями и кувшинами.

- Да нет, - усмехнулся Кадфаэль. - Я лишь толку и отвариваю, а все остальное зависит от трав. Твоему господину я, пожалуй, пошлю пилюли от кашля и микстуру. Их нужно принимать каждые три часа. Правда, микстуру мне еще нужно приготовить. Это займет несколько минут. Посиди пока у жаровни, вечером тут прохладно.

Девушка поблагодарила Кадфаэля, однако не села. Ряды бутылей с их таинственным содержимым прямо-таки заворожили ее. Она беспокойно, но молча оглядывалась по сторонам, покуда монах снимал с полок бутыли с отваром ползучей лапчатки, шандры, мяты и мака, смешивая их во флаконе зеленого стекла. Своим длинным, изящным пальцем девушка водила по ярлыкам с латинскими названиями, что были наклеены на кувшинах.

- А тебе самой ничего не надо? - спросил Кадфаэль. - Чтобы, скажем, самой не заразиться от своего господина.

- Я никогда не простужаюсь, - промолвила девушка, в ее голосе ощущалось презрение к болезням Реми Перти и ему подобных господ.

- Хороший ли человек твой господин? - спросил монах напрямую.

- Он меня кормит и одевает, - против всех ожиданий сразу ответила девушка.

- И больше ничего? Так он мог бы вести себя со своим грумом или поваром. Насколько я слыхал, он очень дорожит тобой.

Девушка повернулась к Кадфаэлю лицом. Он как раз долил доверху во флакон медового сиропу и закрыл флакон затычкой. Встретив взгляд девушки, глаза в глаза, Кадфаэль понял, что она знает что почем и не питает излишних иллюзий, и если даже не была бита, то опасается побоев и готова к тому, чтобы всячески избегать их, а в случае чего и дать сдачи. Она оказалась куда моложе, чем предполагал Кадфаэль, однако никак не старше восемнадцати лет.

- Мой хозяин очень хороший поэт и менестрель, не сомневайся. Всему, что я умею, научил меня он. Конечно, кое-что дал мне и господь бог, но хозяин научил меня пользоваться всем этим. Если я ему чем и обязана, то именно этим, да еще пищей и одеждой, но это все. А мне он ничего не должен. При покупке он сполна расплатился за меня.

Кадфаэль опять посмотрел девушке прямо в глаза, дабы понять, насколько буквально следует понимать ее слова.

- Именно купил, а не нанял, - сказала она, улыбнувшись. - Я его рабыня, и мне у него куда лучше, чем у того человека, у которого он меня приобрел. Неужели ты не знал, что рабство еще сохранилось?

- Уже много лет назад епископ Волстан запретил рабство и многое сделал для его искоренения если и не во всем мире, то, по крайней мере, в Англии. Однако, как я слыхал, работорговля хоть и скрытно, но все еще существует. Она идет через Бристоль, тайком, конечно, но о ней известно. Правда, валлийских рабов перевозят морем, главным образом в Ирландию, потому что здесь на рабах не особенно разживешься.

- Судьба моей матери свидетельствует о том, что эта торговля идет в обе стороны. В неурожайный год, когда кормить семью было нечем, отец продал ее, свою единственную дочь, бристольскому торговцу, а тот перепродал одному небогатому лорду из Глостершира. Этот лорд держал ее как наложницу, пока она не умерла, но я была зачата не на его ложе. Моя мать умела избавляться от плода, зачатого от хозяина, и сохранить плод, зачатый от мужчины, которого она и впрямь любила, - сказала девушка, нисколько не смущаясь. - Но родилась я рабыней. Тут уж ничего не поделаешь.

- Можно было бы сбежать, - предположил Кадфаэль, правда не очень уверенно.

- Сбежать? А зачем? Чтобы оказаться в еще более тяжких оковах? У Реми меня хотя бы не бьют, он ценит меня за то, что я умею петь и играть на инструментах. Но у меня нет ничего своего, даже одежды. Куда мне бежать? Что делать? Кому довериться? Нет, я еще не сошла с ума. Я бы и убежала, если бы нашла такое место, где мне будет лучше. Да и боюсь я, что меня поймают и вернут обратно. А тогда мне станет совсем плохо, не то что сейчас. Чего доброго, еще в цепи закуют. Нет уж, я, пожалуй, подожду. Может, что и переменится, - сказала она, пожав своими прямыми плечами, несколько широковатыми для девушки. - Реми не такой уж и плохой человек. Я знавала людей куда хуже. И я умею ждать.