Святой закрывает дело

– Давайте прикинем... Вы могли прибыть, чтобы настроить пианино, только у нас нет пианино. А если бы у нас был каток для белья, вы могли бы прибыть для его починки. Нет, единственное, что мне приходит в голову, – вы коммивояжер, поставляющий соломенные шляпы, воротнички и галстуки. Извините, но на сезон мы уже ими запаслись.

Мариус протер свой цилиндр аккуратно сложенным носовым платком. Лицо его, как всегда, ничего не выражало.

Саймон не мог не восхититься его выдержкой. У него еще был большой счет к Мариусу, и Мариус знал это; но вот он стоит и полирует цилиндр в присутствии человека, который поклялся его убить. Правда, Мариус явился в качестве парламентера, что гарантировало, как он справедливо считал, определенную безопасность. Но Мариус и виду не подал, что понимает двусмысленность ситуации: необходимо предъявить ультиматум человеку, который при малейшей возможности с удовольствием всадил бы ему пулю в живот.

– Мы даром тратим время, а вы от этого ничего не выиграете, – сказал Мариус. – Я пришел в надежде сохранить жизнь некоторым из моих людей, которых несомненно убьют, если разгорится бой.

– «Как трогательно!» – сказала однажды актриса священнику. А может, вашу совесть тревожит воспоминание о том человеке, которого вы убили в Буресе, уточка моя? Или просто похороны стали обходиться слишком дорого?

– Это мое дело, – Мариус пожал плечами, – и вам вместо того, чтобы вмешиваться в них, лучше понять свое положение. На десять миль в округе все телефонные провода перерезаны с того момента, как мы обнаружили вас. Поэтому быстро отправить сообщение в Лондон можно только на автомобиле. Местная полиция опасности не представляет. Даже инспектор Тил далеко отсюда, и для него приготовлена засада, в которую он непременно попадет. Дополнительно на ближайших к этому дому перекрестках я поставил своих людей в полицейской форме, которые не пропустят сюда ни одной машины и всем любопытствующим объяснят, почему стрельба. Раньше чем через час никто на помощь не придет – и если придет, это будет означать ваш арест, если вы будете еще живы. Не надейтесь провести меня во второй раз сказочкой, которой вы так успешно воспользовались вчера.

– А вы уверены, что это была сказочка?

– Если бы это было не так, я бы вас здесь не нашел. Неужели вы думаете, что я совсем незнаком с официальными методами расследования и поверю в столь быстрое ваше освобождение?

– И все-таки, – задумчиво произнес Святой, – мы ведь могли сюда попасть как приманка в полицейской ловушке – для вас!

Мариус улыбнулся. Если бы Святой однажды уже не видел этой улыбки, то никогда бы не поверил, что гигант может улыбаться. А улыбка, причем ужасно вежливая, была.

– С того момента, как инспектор Тил покинул Лондон, – сказал Мариус, – он все время находился в поле зрения моих агентов. Поэтому у меня есть все основания считать, что он до сих пор не знает, где вы. Темплер, на этот раз вам придется подумать о чем-нибудь более действенном, чем... гм... как это сказал ваш друг? Чем «приманка и наживка».

Саймон кивнул:

– Прелестная фраза.

– Так что вы можете выбирать между тем, чтобы передать нам Варгана, и тем, что мы возьмем его силой.

Святой улыбнулся:

– То есть орел – вы выиграли, решка – я проиграл, так?.. А если, предположим, монета встанет на ребро? Предположим, дитя мое, что вас арестуют? Здесь не Чикаго, понимаете ли. В Англии нельзя развязывать собственные маленькие войны даже в сельской местности. Крестьяне будут недовольны и начнут бросать в вас брокколи[8]. Я не знаю, что такое брокколи, но бросать начнут.

По лицу гиганта снова промелькнула ужасно вежливая улыбка.

– Вы меня не поняли. Моей стране нужен Варган и его изобретение. Чтобы заполучить его, я готов пожертвовать столькими людьми, сколькими потребуется. И мои люди отдадут жизни за свою родину, как они отдали бы на поле битвы.

– Ваша страна!

Святой хладнокровно закурил сигарету.

На взгляд стороннего наблюдателя, которому не были бы слышны слова, они обсуждали не более как условия партии в гольф, а не ситуацию, где определялись судьбы наций... Но лишь на минуту...

Эти два наэлектризованных слова разорвали оболочку внешнего спокойствия Святого. Голос его больше не напоминал насмешливое мурлыкание. В его тоне теперь звенела сталь, чувствовалась твердость и сарказм. Как будто он вложил в эти два слова сотню острых ножей и тысячу иголок и произнес их с холодностью порыва ветра с Северного полюса.

– Ваша страна!

– Именно это я и сказал.

– Разве у таких, как вы, есть своя страна? Есть ли на всей земле хоть один акр, который бы вы любили лишь потому, что это – ваш дом? Разве вы чему-нибудь преданы, кроме как разбухшим от золота паукам, чью паутину вы плетете? Есть ли народ, который вы могли бы назвать своим, – народ, который бы вы, ни минуты не колеблясь, не принесли бы в жертву, чтобы положить в свой карман тридцать сребреников? Разве вас что-нибудь в мире волнует, кроме грязных денег, Рэйт Мариус?

Впервые лицо Мариуса не осталось безучастным.

– Это моя страна, – твердо промолвил он.

Саймон рассмеялся: