Святополк Окаянный

Ехали узкой, скорее напоминавшей тропинку, лесной дорогой, переезжали крохотные речушки, объезжали заболоченные места. В чащобе разноголосо пели птицы. На ветках сосны, нависшей над дорогой, мелькнуло что-то рыжее.

— Варяжко, кто это? — крикнул Святополк.

— Веверица[27].

— Эх, лук бы.

— Ни к чему. Летом скора[28] у нее худая. Не годится.

Белка словно нарочно дождалась передних всадников и, подняв хвост, ходко запрыгала вверх и скрылась на макушке дерева.

Ехали довольно долго. Святополк стал уставать, затих, не смеялся, но вида не показывал. Да только кормильца не обманешь, все заметил, схитрил.

— Что-то притомился я, — сказал он. — Вот к речке подъедем, надо на ночевку становиться.

Варяжко выбрал лужайку у самого берега речки. Там все и спешились. Коней расседлали, спутали и пустили пастись, поручив их заботам двух дружинников.

Стоянку разбили по указанию Варяжки. Нарубили мягких веток сосновых, густо и высоко настелили их большим кругом. В центре круга положили седла и подклады для княжича и кормильца, а по краю круга такие же ложа для отроков устроили: по два седла вместе для изголовья и от них в разные стороны подклады-потники разостлали. Воины-отроки лягут по двое голова к голове, ногами каждый к другой паре. И получится круг, попасть в который можно будет, только шагнув через воина. Обойдя все это устройство, Варяжко приказал:

— Коли щитов нет — оградить все ложе кольями.

Отрокам хоть приказ тот не по душе был, а делать нечего — пошли колья рубить. Заметив их нерадение, Варяжко пояснил, отчего такое решение принял:

— Для чего ограда-то? Ночью может вепрь налететь, не успеешь проснуться, как кому-нибудь кишки выпустит.

Работа отрокам сразу по душе стала, и вскоре натащили они кольев, и много. И стали ложе общее околачивать с радением и тщанием.

Святополк спустился к самому берегу, сел на коряжину, стащил обувку, закатал порты и опустил ноги в прохладную воду. Было ему хорошо и радостно. Перед глазами тихая речка, без единой рябинки, бежала куда-то, за спиной тюканье топоров да негромкий говор слышался. Сзади тихо подошел кормилец, постоял молча, любуясь речкой, вздохнул благостно:

— Эхма, какой только красоты не сотворил Всевышний на земле, каких тварей не населил в ней. Гляди, Святополк, гляди. То все душе полезно.

— А почему тебя Варяжкой зовут? — неожиданно спросил княжич, обернувшись и глядя в лицо пестуну. — Это твое родное имя?

— Нет, сынок, мое родное Флелав, такое мне родители дали. Я ведь родился в Скандинавии.

— А сюда как попал?

— Ну как? Обыкновенно. Нас было три брата. По смерти отца все имение, согласно нашим законам, наследовал старший брат. А нам с Идри ничего не досталось, даже ложки, которыми мы ели, уже принадлежали старшему брату.

— Но почему так? Это несправедливо.

— Иначе в Скандинавии нельзя, сынок. А ну-ка начни делить на всех братьев, а каждый родит еще по столько же сыновей и еще поделит. Так через два-три поколения у каждого будет земли — только ногу поставить. Все нищими станут. Наш старший брат еще добрый был, выдал нам с Идри по мечу и сказал: «Добывайте себе на жизнь». Иные своим братьям и этого не дают. Идри звал меня во Францию, там, мол, тепло и сытно. Тем более он стал викингваурдуром.

— Как, как? — переспросил Святополк. — Викингва…

— Викингваурдур, так называется командир корабля у викингов, разбойного корабля. Идри звал меня к себе в помощники, но у меня сердце к разбою не лежало. Я отправился на Русь и нанялся на службу к твоему отцу, князю киевскому Ярополку. Он меня и нарек Варяжкой, сочтя имя родное трудным. Приблизил к себе, советовался со мной. Но, увы, не всегда слушал моих советов. Блуда послушал. Он-то русский, а я чужеземец. Послушал бы меня, не поехал к Владимиру, глядишь, и ныне был бы живой.

— А Идри?

— А Идри во Франции, слышал я, погиб где-то под Парижем во время набега. Пошел бы со мной, глядишь, и уцелел бы.

— Но я тебя всегда слушаю. Правда?

— Правда, — усмехнулся Варяжко. — Пока слушаешь. В лета войдешь, може, и по-другому будет.

Вдруг побежала по зеркалу воды рябь, и вскоре вывернулась откуда-то из-за кустов невеликая лодийка, а в ней человек с весельцом легоньким. Нахмурился Варяжко и приказал плывущему строго:

— А ну греби к берегу!

Тот испугался, хотел стрекача задать, но заметил мальчика в богатой одежке и решил, что лиха не должно быть, коли отрок здесь. Подплыл. Выпрыгнул на берег, по платью определил, что господа перед ним высокие, поклонился низко.

— Кто такой? Откуда?

— Михна я, господин, смерд из вески Дупляной.

— Куда плывешь?

— На ловище свое, господин.

— Что у тебя там?

— Перевес, господин.

— Так. — Варяжко замолчал, что-то обдумывая. — Так, так..

Михна отчего-то испугался этого «так-так», заговорил униженно:

— Перевес этот мой, господин. Он мне от отца, а ему от деда перешел.

— А далече он?

Совсем струхнул Михна, Бог знает что подумал.

— Не губи, господин, дети у меня малые.

— Дурак, — осерчал Варяжко, догадываясь, чего страшится смерд. — Ты чей данник?

— Великого князя Владимира Святославича, господин. Вся веска — его данники.