Святослав

Свенельд лежал в хоромах кмета у окна, что выходило на Дунай. У его изголовья склонились князь Святослав и сын Лют; на столике у ложа едва теплилась свечка, стояла корчага с холодной водой, рядом висел чистый убрус.

— Дай мне, сын, напиться, — сказал Свенельд.

Лют подал корчагу, воевода сделал несколько глотков.

— Теперь мне легче, не так горит под сердцем, — промолвил он. А потом смежил веки и долго лежал, видно о чем-то раздумывая. Высоко вздымалась его грудь.

— Вот и настал мой час, — сказал он погодя и взглянул на князя Святослава какими-то странными глазами: окруженные темными кругами, они казались очень большими и ясными.

— Мы еще потягаемся, Свенельд, — пытаясь улыбнуться, подбодрил своего воеводу Святослав.

— Нет, князь, — ответил Свенельд, — чую смерть, близко она, и я… не о том сейчас жалею.

— А о чем же, Свенельд?

Воевода ответил не сразу, он поглядел на темное окно, задумался, и лицо его стало необычайно спокойным.

Кто знает, о чем думал воевода Свенельд в свой смертный час? За долгую жизнь исходил он много земель, и, может, перед его глазами проходили теперь скалистые берега далекого севера и холодное море, у которого он родился? Может, вспомнил он горячие пустыни и города за Итиль-рекою, за Джурджанским морем, куда ходил с дружиной еще смолоду? Может, в его воображении проплывали Средиземное море и города на его берегах — ведь побывал с мечом он и там! Долго жил на свете воевода Свенельд, было ему о чем вспомнить в свой смертный час…

Но вот он сказал:

— Я любил и люблю свою далекую отчизну у холодного моря, ибо там родился и там лежат кости моих отцов. Но конунги моей отчизны выгнали меня и могли сделать навеки несчастным… Что сталось бы со мной, да и с многими варягами, не будь Руси… Скажи, князь Святослав, ведь мы не пришли в Киев как враги, не причинили зла Руси?

— Успокойся, Свенельд, — твердо промолвил князь Святослав. — Ни ты, ни друзья твои варяги не были врагами Руси. Они ей верно служили…

— Так, мы верно служили, — тихо промолвил Свенельд, и едва заметная улыбка коснулась его губ. — Мы верно служили Руси, ибо что Свиония, если бы не было Руси?! И за то, что русы встретили меня как воина и друга, я полюбил Русь, полюбил Киев и, хотя родился на севере, хотел умереть в Киеве… Но вот не довелось, об этом я и жалею.

— Мы еще будем в Киеве…

— Нет, князь! Вы будете в Киеве, придете с победой, а я помру здесь, над Дунаем… Прощай, князь! Будь честным воином, сын!

Князь Святослав склонился, взял руку Свенельда, пожал ее и почувствовал легкое ответное пожатие руки Свене Льда.

Но что это? Пальцы шевельнулись и сразу обмякли, рука Свенельда упала долу…

— Не забуду! — промолвил князь Святослав.

Воевода не слышал его слов. Но он ушел из жизни, веря, что его не забудут. Князь Святослав отворил дверь и велел накрыть тело Свенельда княжеским знаменем.

Это была тяжелая ночь. В бою пало несколько тысяч русских воев. Несколько тысяч потерял император. Когда наступила ночь, тихо раскрылись одни из ворот Доростола; около них стало много воев, чтобы в случае чего защищаться, а еще немало воев ушло в поле, чтобы собрать раненых, стоны которых доносились оттуда, и предать земле тела убитых.

По полю ходили в это же время и воины-ромеи. Их не посылал император, они пошли на черное поле потому, что там лежали их раненые братья, друзья, там, уставясь мертвыми глазами в небо, ждали вечного покоя убитые. Римские воины видели русов, но делали свое дело. Смерть равняет людей. Здесь, на поле, не было ни императора и его полководцев, ни князя.

Микула с Ангелом тоже пошли в поле. В этом бою не стало Радыша, новгородского воина, и киевского кузнеца Мутора, которые находились в одной сотне с ними. Темнота окутала землю. Где уж тут было Микуле найти своих друзей среди тысяч погибших! Тогда они стали хоронить других воев — ведь кто-то похоронит и их друзей.

У другой стены Доростола, над Дунаем, собралось много воев, — всяк, кто мог, забрел в воду и вытаскивал на берег лодии. Вокруг стояла темная ночь, холодная вода сводила ноги. Они калечили руки, надрывались, но вытаскивали лодию за лодией на берег, туда, куда не мог добраться враг, где их не мог сжечь греческий огонь.

Перед рассветом Микула и Ангел вернулись в город. Цвитана не спала, ждала их.

— Нет, Цвитана, наших друзей.

— Вечна памят.

Ангел, Микула и Цвитана вместе молились о погибших воях.

5

Теперь император Иоанн знал, что в бою на поле он не скоро одолеет русских воев, однако в его руках было еще немало средств покорить Русь: разрушить стены машинами, поджечь город, начать осаду, неминуемо ведущую к голоду, болезням, безумию.

Такими способами Иоанн Цимисхий брал многие города в Сирии; недавно он почти год осаждал Антиохию…

Однако Антиохии за год осады взять он не смог; непокорные, безумные люди умирали от голода, болезней, сами бросались на мечи, только бы не сдаться Иоанну. Он щадил не людей, а стены Антиохии и потому целый год не трогал их. Но достаточно было патрикию Петру разрушить стены, как Антиохия пала.