Святослав

Постельничий Василий вышел из шатра и сел на скамью; он видел, как император погасил светильник, слышал, как он долго ворочался в постели, тяжело вздыхал, потом успокоился и, видимо, уснул.

В стане было темно, стан молчал. Вокруг шатра императора, на широкой площади, по углам которой размещались этериоты, эскувиты и иканаты[274] — вся охрана императора, — стояла ночная стража. В броне, со щитами И мечами, не имея права шевельнуться, они казались на фоне серого неба большими каменными изваяниями. Было тихо и дальше, в землянках, где спали конные и пешие войска фем и таксиархий. Император мог спать, ничто ему не угрожало.

Однако Цимисхий не спал. Прошел, должно быть, час, и проэдр Василий услышал, как он поднялся со своего ложа, прошелся взад и вперед. Проэдр даже вскочил — шаги императора прозвучали у самого полога.

— Ты не спишь, проэдр? — услышал он голос Иоанна.

— Нет, император, не сплю. Проэдр не может спать, когда почивает василевс. Но, я слышу, император не спит?

— Да, не сплю, — сказал Цимисхий, выходя из шатра. Он постоял с минуту, пока его глаза не привыкли к темноте, и опустился на скамью. — Садись и ты! — тихо промолвил он.

Так император Византии Иоанн Цимисхий, в темную ночь, после окончания длительной войны и заключения мира с Русью, выйдя из шатра, сел рядом с проэдром Василием и повел с ним беседу.

— Почему же император не спит? — спросил еще раз проэдр Василий. — Ведь император заключил мир, увидел поверженного князя Святослава, а потом выпил доброго вина…

— Все это так, — донесся из темноты голос императора Иоанна, — Русь побеждена, князь Святослав повержен, я выпил вина. Но сон бежит от меня. Я хочу, очень хочу спать, но думы прогоняют сон.

— Какие же это думы, император? — с сочувствием спросил проэдр Василий.

— Святослав! — сказал император громче, но так, чтобы его не услышали стражи.

— Святослав?! — Проэдр засмеялся. — Побежденный князь?

— Проэдр, — начал Иоанн, — я видел в своей жизни многих врагов, многих из них победил. Но всегда, победив врага, я уже не боялся его. А сейчас я боюсь. Да, проэдр, я боюсь. Вот она, — император указал в темноте на очертания Доростола, — загадочная Русь. Я говорил с князем Святославом — и не понял его, я не знаю, кто он. И даже когда они уйдут отсюда, я буду их бояться. Русь — это страшная, нависшая над империей туча, Святослав — это язычник, это Перун, который идет против Христа. А что мы без Христа? Ничто!

— Это правда, император, — согласился проэдр Василий. — Русь — страшная для нас земля, это так. Либо Византия, либо Русь, Перун или Христос — и это так. На небе лишь один Бог, на земле может быть только одна империя, а в империи — один василевс. Так сказал сам Христос: «Едино стадо — един пастырь». Но почему ты думаешь, император, что Христос должен воевать с Перуном только мечом?

— А чем же еще можно с ним воевать? Вином? Так Перун знает, какое вино ему можно пить, а какое нет…

— Если он не захотел выпить кубок с цикутой, то надо сделать кубок из его черепа.

— Проэдр! Я согласен заплатить сто, двести, триста кентинариев. Да если бы за его смерть мне пришлось отдать пол империи, я не пожалел бы и того. Слышишь, проэдр?!

— Ты слишком щедр, император, и забыл о том, что в нашей казне пустовато. Ста кентинариев будет достаточно.

— Что же ты сделаешь?

— Я пошлю, император, к тем же самым пацинакам василика и дам им золото, сто кентинариев… Покойный Калокир писал мне из-под Адрианополя, что беседовал об этом с каганом Курей. Если князь Святослав пойдет по суше, они встретят его в поле, если морем — на Днепре.

— Проэдр! Позволяю тебе дать пацинакам столько золота, сколько они потребуют. Только не откладывай, спеши, проэдр!

— Я сделаю все, что нужно, — засмеялся проэдр. — Где бессильна стрела, там всемогуще золото. Пока в империи есть золото, она еще сильна. Однако с Дуная ползет туман, иди в шатер, пора на покой…

И над Дунаем, и над всей землей царила ночь. Спокойно уснул наконец император Византии, спал и его стан. Не спали только в Доростоле. Там, за стенами крепости и на берегах Дуная, горели огни, отблеск которых блуждал по тучам, и звучали голоса — русы готовились в дорогу.

Не спал и проэдр Василий. Сидя на скамье у шатра и глядя на небо, на Доростол, на огни над Дунаем, он упорно о чем-то думал, и если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, то заметил бы, как играет на нем улыбка — порой мечтательная, порой злобная.

Проэдр Василий в эту ночь думал о том, когда же он теперь даст смертельный яд еще одному императору Византии — Иоанну. Но дальше? Что он будет делать дальше?

Проэдр Василий хотел побыть императором Византии хотя бы день. Может быть, в этот день возвратится душа в его тело? Только почему-то слабеет тело у проэдра Василия, не поздно ли возвращать душу?

Князь Святослав торопился. В Доростоле, да и повсюду в низовьях Дуная стояла еще хорошая погода, все вокруг зеленело и цвело. Но с севера, из-за гор, порой дули свежие ветры, а высоко в небе плыли белые, прозрачные облачка — наступала осень.