Святослав

Микула шагал в эту пору со своим приятелем, болгарином Ангелом. В ту ночь, когда Микула развязал ему руки, что-то словно бы развязалось и в душе Ангела, – оказался он смелым Мужем, шел впереди воев, туда, куда влекло наболевшее сердце.

Однажды утром они приблизились к какому-то селению.

– То Росава, мое село, – сказал Ангел.

Микула остановился, широко расставив усталые ноги, долго стоял, приложив к глазам правую руку, прищурив глаза, и дышалось ему легко-легко.

– Чего же ты, другарь мой, остановился? – спросил Ангел. -Может, недоброе мое село?

– Нет, – поспешно возразил Микула, – не потому я остановился, что твое село плохое, а потому, что похоже на мое… У нас – Днепр, здесь – Дунай! и тут и там вербы, птицы. И хижины такие же… Ну, пойдем!

Но Микуле пришлось еще раз остановиться. Приблизившись к одной из землянок над самой кручей Дуная, они увидели женщину: та стояла и пристально смотрела, что за люди направляются к землянке, и вдруг, протянув руки, кинулась им навстречу.

– Ангел! Ангел! – услышали они отчаянный крик. Ангел остановился, стал и Микула.

– Жона, Цвитано! – промолвил Ангел, и Микула увидел, как у болгарина побледнело лицо и задрожала челюсть.

Но он пересилил себя и обнял жену.

– Ангел! – говорила она. – Чула всички, аще убиен есть на войне то… Горе, плакала тяжко.

– Аз бях там, – ответил он, указав на долину, – и мнози бя-ше убиты, но сам здрав…

И он рассказал Цвитане, что было с ним и что произошло у Дуная, и указал на Микулу.

Цвитана обернулась к Микуле и согрела его приветливым взглядом. Это была еще молодая, красивая женщина в белой сорочке и юбке, состоявшей из двух кусков красно-зеленой ткани, стянутых поясом, и, как ему показалось, похожая на Висту. Цвитана, окинув Микулу внимательным взглядом, низко, в пояс, поклонилась ему. Так же поступил он: «Иная земля – иные обычаи…»

И только тогда они двинулись к землянке Ангела. Сам Ангел, правда, называл ее колибой. Как напоминала она Микуле их землянку над Днепром! Колиба была выкопана у самой горы, благодаря чему ее сделанная из хвороста, с земляной насыпью, лежавшая на бревнах покровина сливалась со склоном горы и поросла травой. На покровине среди травы краснели цветы.

Даже приблизившись к колибе, Микула не понял, где они очутились.

В колибу вело несколько выкопанных прямо в земле ступеней. Когда Ангел отворил дверь, они сразу очутились в гриви-Це, где стоял ткацкий станок. За гривицей находилась просторная землянка с выложенными досками стенами, с очагом посередине, от которого к покровине. вел плетенный из лозы и обмазанный красной глиной дымоход.

– Клянусь Перуном, – сказал Микула, – как у меня дома! И все время, пока они сидели у очага, на котором варилась еда, и, запивая вином, ели, Микула оглядывал землянку: в одном углу – сундук и ларь для муки, в другом – деревянный помост-ложе, в третьем – дверка, ведущая в тесную клеть.

– А что это за кушанье? – спросил Микула, когда Цвитана поставила перед ним еще одну миску.

– Каша, – ответил Ангел.

– Что каша, вижу, – засмеялся Микула, – кашу едят повсюду, а вот из чего она?

Ангел подошел к клети, захватил пригоршню зерна. Микула взял одно на зуб.

– Доброе жито! – промолвил он.

– Аще много беден чловек, то суть его жито, – пояснил, как мог, Ангел. – Орну землю имам малко, тоя жито сею дваж всяко лето. Грецка жито суть, гречка…

– Гречка! – Микула громко рассмеялся. – Другарь Ангел, дани я нигде не брал и не возьму, а эту дань – гречку – дай мне.

Всадники, которые примчались из долины, привезли с собой и подали князю Святославу стрелу.

– Что это за стрела? – спросил он.

Ему рассказали о воине, который погиб на берегу Дуная от этой стрелы и, умирая, сказал, что под Киевом стали печенеги, а княгиня Ольга просит помощи у князя…

Князь Святослав, задумавшись, глядел на Дунай и горы. Уже близко, казалось, была победа над ромеями, казалось, за Преславой и горами станет он купно с болгарами против Иоанна и одолеет его. Но хитры, вероломны, коварны императоры ромеев! В то время, когда воям его предстоит еще один, возможно, последний бой, когда он идет против врага честно, с поднятым забралом, императоры действуют как и всегда -заходят со спины, загоняют нож под лопатку.

Не по своей воле стали печенеги под Киевом. О, князь Святослав знал их каганов! Они бродят, как псы, над Днепром, боятся русских людей и никогда бы не пошли на Киев и Русь. А если пошли, то, значит, их подкупили своими кентинария-ми императоры ромеев…

Невыразимая обида наполняла сердце князя Святослава. Но на вероломство императоров он мог ответить только одним -силой против силы.

– Сохраните эту стрелу для того, кто послал ее в сердце моего воя, – сказал Святослав. – Я слышу твой голос, Русская земля, слышу тебя, мать-княгиня! – закончил он.

И тогда Святослав повелел позвать к себе брата Улеба, воевод, тысяцких и всю стэршую дружину.

В глубоком раздумье стоял он с ними на берегу Дуная, долго смотрел, как волны набегают и набегают на песок. А рядом с ним стояли князь Улеб, Свенельд, Икмор и еще немало воевод и тысяцких земель Руси.